гостиничным одеялом и непривлекательными подушками, руки в карманах, неуверенный, что с собой делать. Проходит несколько неловких секунд, пока он просто стоит там.
— Все в порядке. — Я тяжело сглатываю и вкатываю свой чемодан глубже в комнату. — Я буду спать на полу.
— Черта с два ты это сделаешь. — Гарретт прислоняет свою сумку к стене. — Ты получишь кровать. Я так сказал.
Шаги гремят по коридору с визгливым смехом и девичьими криками, сопровождающими позади.
— В любом случае, мы все равно не выспимся, — заканчивает он, со вздохом сжимая переносицу.
Мой разум немедленно представляет список способов, которыми мы могли бы развлечь себя на одной кровати, не спя. Все они требуют, чтобы мы были больны, и большинство из них заставляют меня звучать, как дети в коридоре. Вопли. Визжание. Мой хриплый голос поднимается к моему горлу…
— Все, о чем я могу думать, это то, что я хочу сделать с тобой в этой постели. — В глазах Гарретта плывет что-то темное. Что-то нуждающееся. — Это все, о чем я мог думать с момента нашего телефонного звонка.
Ты только посмотри на это. Мы думаем об одном и том же.
И это требует экстренной тактики.
— Вау. Хорошо. Мы собираемся говорить об этом. — Я прохожу мимо него, чтобы сесть на стул рядом с окном с плотными шторами. — Послушай, Гарретт. Что бы ни происходило между нами, ты прав. Я не из тех женщин, которые хотят отвлечься. Я чувствую, что важно, чтобы я высказала это до того, как все станет сложнее, чем есть на самом деле.
— Прости. Прости. — Он поднимает руки, затем прижимает одну ко рту. — Ты меня сбиваешь с толку, мисс Хаттон.
— То же самое, мистер Купер.
Должен быть способ снять напряжение, потому что он просто стоит там, а я просто сижу здесь. Как это вообще реально? Я ерзаю на стуле и прочищаю горло.
— Что бы ты делал прямо сейчас, если бы тебя не было здесь со мной?
— Я бы, наверное, забрался в постель, включил телевизор и пожалел, что не догадался захватить с собой бутылку виски.
— Ага! Великие умы! — Я встаю и пересекаю комнату, ощущая каждый дюйм тела Гарретта, когда прохожу мимо.
Желание броситься в его объятия настолько сильно, что я сжимаю руки вместе, пока не освобождаюсь.
— Это не виски, но… — Я роюсь в своем чемодане и достаю бутылку вина. — Не хочешь выпить? Мы можем сесть. Говорить. И если нам не о чем будет говорить, мы включим телевизор.
Гаррет хмыкает, скрещивая руки на груди и размышляя.
— Звучит достаточно безобидно.
Я ничего не могу с собой поделать.
Я смеюсь ему в лицо, что вызывает у него насмешливую улыбку.
Он физически стирает это выражение.
— И это смешно, потому что…?
— Потому что последнее слово, которое я бы использовал, чтобы описать тебя, это безобидный.
Я достаю открывалку и иду заняться вином, пока он снимает защитную пленку с бумажных стаканчиков рядом с кофейником и ставит их на комод.
— Покажи мне вред, который я причинил тебе, — говорит Гарретт таким напыщенным, снисходительным тоном, совершенно не подозревающим о своих действиях, что мои брови взлетают до линии роста волос.
— Ты хочешь, чтобы я объяснила свое смущение, когда я пришла на встречу со своим отцом и дядей, только для того, чтобы найти парня, которого я по пьяни обругала прошлой ночью?
Он складывает руки на груди и выглядит невозмутимым.
— Это не совсем моя вина.
— Что, если я скажу, что парень абсолютно точно знал, кто я, и решил держать это при себе? Или, может быть, я должна подчеркнуть время, когда я пригласила указанного парня выпить, чтобы извиниться за такое поведение, и он поцеловал меня. Как гром среди ясного неба. Без причины. Или как насчет той ночи, когда он позвонил и сказал мне раздеться…
— Хорошо, хорошо. — Руки вверх. Губы плотно сжаты. — Я понял, в чем дело. Я не безобиден.
— Мы даже не дошли до того эмоционального удара, который ты мне нанес, — говорю я, тряся головой. голова. — Сначала ты ненавидишь меня. Потом мы друзья. Тогда ты флиртуешь. Потом это всего лишь бизнес. Затем, после этого, ты… ты стоишь перед этой кроватью и говоришь мне, что хочешь… делать со мной в ней что-нибудь.
Великолепно. И теперь я говорю так, как будто мне снова двенадцать. Что случилось с сильными женщинами, не испытывающими вожделения после неудачных матчей?
Гарретт с ухмылкой пододвигает ко мне бумажные стаканчики.
— Как я уже сказал, ты вывела меня из равновесия.
— Так вот почему в отеле таинственным образом не нашлось для тебя номера? — Я наливаю вино в первый стакан, тогда отдаю ему. — Все это — дешевая уловка, чтобы затащить меня в постель?
Он качает головой, принимая напиток, его глаза пристально смотрят на меня.
— Если я попытаюсь затащить тебя в постель, ты поймешь.
Ну, черт.
Если Гарретт собирается делать подобные заявления, мне нужно быть значительно менее трезвой.
Анджела
Разговор с Гарреттом должен отойти от постелей и совместного сна, или эта ночь примет неожиданный оборот. И, несмотря на то, что я определенно хочу сделать этот поворот, будущее бизнеса моей семьи зависит от того, как я буду вести себя сегодня вечером.
Так что, как бы мне ни хотелось прокатиться на нем верхом… Мне нужно взять это дерьмо под контроль.
— Сегодня ты был значительно более раздражительным, чем обычно. Что происходит?
Гарретт проводит рукой по волосам, глубоко вдыхая, затем одним длинным глотком выпивает вино. Глотает, прежде чем снова наполнить чашку.
— Я не был раздражительным. — Я выгибаю бровь, и он испускает долгий вздох. — Сегодня годовщина смерти моей матери.
Его голос низкий, признание дается с трудом. Его поза выглядит побежденной, или смущенной, или, может быть он плохо переносит уязвимость.
— Мне так жаль. — Почти не замечая, я подхожу ближе. Дотянуться до него, но моя рука опускается.
— Не стоит. — Он отворачивается. — Мне было всего девять, когда это случилось, и мой отец снова женился. Моя приемная мама? Она замечательная женщина, которая была действительно хороша для нас… — Он прислоняется к стене, прижимая к себе бумажный стаканчик, и мне кажется, что он декламирует строки. Он так хорошо их отрепетировал, что сам в них верит.
Я мягко улыбаюсь, затем делаю глоток, когда кондиционер у окна оживает.
— Это не делает потерю легче.
Гарретт поднимает взгляд, удивленный моим заявлением.
— Это не так. Но признание этого заставляет меня звучать ужасно. Амелия… Мы так близки, что теперь
