время целуясь, обнимаясь и прикасаясь друг другу.
Я спросила, как он смог так быстро освободиться. На что Шумский, смеясь, ответил, что всегда надо говорить правду. Он взял билет, сразу сел отвечать и сказал преподавательнице, что девушка, в которую он давно влюблен, дала понять, что он тоже нравится. И если она сейчас уйдет, то пойдет куда-нибудь отмечать окончание сессии, там обязательно познакомится с другим парнем, и он потеряет единственный шанс. Преподавательница пожалела его, задала пару незначительных вопросов, спросила, согласен ли он на четверку и, вуаля, для него сессия тоже закончена, и он весь мой.
А ведь я ему тогда не поверила.
Я решила, что он все придумал. Отшутился сейчас, но так, чтобы произвести на меня впечатление. Либо преподавателя развел на сочувствие, чтобы с экзамена слинять. Вот только в свете всех сегодняшних откровений, получается, что он говорил правду. А я, из-за своей неуверенности, просто не видела очевидные вещи.
Мы молча смотрели в глаза друг. Я продолжала гладить его по лицу, зарывалась пальцами в волосы, а он уверенно обнимал меня, не предпринимая больше ничего. Вот только взгляд хищника, который ходит вокруг жертвы кругами, выжидая удобный момент, но никогда свою добычу не отпустит, выдавал его с головой. А мне и не хотелось сбегать.
Я сама наклонилась к нему и прикоснулась к его губам, почувствовав как он вздрогнул. Я понять не могла свою смелость или безрассудность, но я продолжала его целовать мягко и легко. Чуть касаясь сухуми губами. Слегка проводя языком по его губам. Как будто я иду вроде и по родному дому, но с завязанными глазами. Все должно быть знакомо, но на самом деле каждый шаг в неизвестность. Дима боялся меня спугнуть, но я чувствовала каждый его прерывистый вздох, как он чуть сильнее стискивает меня своими сильными руками, как тянется за мной, когда я отстраняюсь.
И все же он не смог удержаться. Он стал целовать меня, разгораясь все сильнее. Обнимал меня одной рукой за талию, а второй, запутавшись в моих волосах, не давал отстраниться ни на миллиметр. Смешной. Мне самой нужны было быть к нему, как можно ближе. Чтобы я могла всем телом чувствовать, что он не глупая фантазия, а живой, настоящий, горячий, твердый, мой. Чтобы его запах окутывал меня, заполнял всю меня до кончиков волос, смешивался с моим, превращался в запах сладкого желания.
Наши поцелуи становились все глубже и все… неторопливее. Как бы странно это не звучало. Хотелось прочувствовать каждый до самого донышка. Хотелось наслаждаться вкусом друг друга, каждым движением губ и языка. Мы хотели получить все до последней капельки, ничего не потерять, не пропустить. И это ничуть не гасило страсть. Она набирала обороты как лесной пожар. Медленно и неотвратимо. Как огонь от маленькой горящей веточки охватывает куст, деревья рядом, и вот уже стихия сметает все на своем пути. И кажется, что огонь ползет так медленно, что ты все контролируешь и, если что, успеешь убежать. Но нет. Ты уже ничего не можешь сделать. Так и у нас притяжение переросло в желание, а потом огненной лавой по венам разлилась безумная страсть, и уже не мы решали, что будет дальше. Он покрывал поцелуями мои губы, щеки, глаза, шею. Зацеловывал каждый миллиметр кожи и все время шептал: — Я люблю тебя. Я так тебя люблю.
Когда мы смогли оторваться друг от друга, я увидела в его глазах темное торжество. А потом в одну секунду он закинул меня на плечо и понес наверх. Я успела только взвизгнуть и шлепнуть его по ниже спины.
Через несколько секунд с меня стащили туфли, поставили на кровать, а потом развернули к себе спиной. Дима стал прокладывать дорожку из поцелуев вдоль позвоночника, медленно расстегивая на мне платье. Обводил языком по контуру белья, покрывал тело остро-нежными укусами, рассылая по всей коже сладкую дрожь, которая только подбрасывала дровишек в наш пожар.
— Как же я мечтал об этом весь день, — прохрипел он. В его голосе было столько голода, что как бы мне не было приятно, я не удержалась и развернулась к нему. Я хотела видеть его лицо, его глаза.
Тяжело дыша, как будто он пробежал марафонскую дистанцию, он пытался расстегнуть манжеты на рубашке, но так при этом его глаза, не отрываясь, жадно шарили по моему телу, по груди, животу, бедрам, пальчикам ног, он скорее вырывал пуговицы «с мясом». Я опустилась на кровати на колени и попросила: — Я хочу сама.
Облизнув губы от открывавшейся мне картины, я любовалась на его идеальное скульптурно вылепленное тело, прорисованные мышцы, кубики пресса. Я посмотрела ему в глаза вовсе не спокойно и невинно, я безумно его хотела. Между нами было такое напряжение, что мне казалось, что я слышу потрескивание электрических разрядов.
Не разрывая нить взгляда, я очень, очень медленно стала расстегивать пуговичку за пуговичкой. Это было мучительно и мне, и ему. И мне это очень нравилось. Я также медленно начала стаскивать рубашку с плеч, попутно лаская его кожу, ощущая напряжение каждой мышцы, гладя его по груди, обводя пальцами кубики на животе.
Когда рубашка упала на пол, я опустила руки на пряжку его ремня, слегка пройдясь ногтями по его животу, отчего он зашипел что-то неприличное и зажигающее. Это предвкушение, обещание дальнейшего удовольствия были прекрасны сами по себе. Но терпение никогда не было сильной стороной Шумского. Поэтому через секунду брюки тоже оказались на полу, а смеющаяся я на кровати, придавленная всем этим великолепным телом моего бывшего мужа.
Это было какое-то непрекращающееся безумие. Мне нужно было прикасаться к нему, целовать, чувствовать его всей кожей вопреки всем доводам рассудка, принципам, опыту и чему бы то ни было. Я просто знала, что жизнь всегда будет неполной, если я сейчас остановлюсь и уйду. Такую жажду, наверное, испытывают наркоманы, когда готовы отдать все за дозу, а мне была нужна моя доза любви.
Мне было жизненно необходимо жадно его целовать, зарываться в его волосы, подставлять шею, грудь, живот под поцелуи, царапать ему спину, наслаждаться, как он рисует языком узоры на моей коже, вдыхать его запах, и сравнивать какой он разный на руках, животе, спине, млеть от того, как его руки жестко могут стискивать мои бедра и нежно ласкать мою грудь, задыхаться от тяжести его тела, слизывать пот и прикусывать кожу, оставляя свои
