и трогаюсь с места. В город.
Через пару часов оказываюсь у запасного входа в свою клинику.
Выхожу и набираю коллегу, который, если верить общему чату в мессенджере, сегодня должен дежурить.
Выясняю у него, в какой палате лежит сотрудник полиции. Вряд ли их сейчас много в нашем отделении. Обхожусь без имён.
Поднимаюсь сразу же на нужный этаж, минуя свой кабинет и ординаторскую. Тихо здороваюсь с дежурной медсестрой на посту.
У палаты охрана. Показываю документы. Мужчина отходит в сторону.
Перед самой дверью на секунду застываю. Сам не знаю, почему. Ведь понимаю, что Ира в порядке. Сейчас на моей даче. Вдали от этого беспредела. И здесь совсем чужой мне человек. Но всё равно сердце сбивается с ритма, выдавая неожиданные помехи.
Вхожу в палату и застываю около кровати с пациенткой. Она почти вся забинтована. Одна нога в подвесе.
И для меня, хирурга со стажем, сразу становится понятно, что женщину в аварии потрепало знатно, не смотря на её навыки опасного вождения.
А ещё я понимаю, что будь на её месте Ира, ей бы так вряд ли повезло. Скорее всего всё закончилось бы летальным исходом.
Подхожу ближе, нащупываю ладонь девушки и легонько сжимаю в знак благодарности, что взяла удар на себя, отведя опасность от моей любимой женщины.
Пациентка спит. На моё пожатие не реагирует. И я незаметно выхожу из палаты, стирая холодный пот со лба.
После увиденного ещё сильнее убеждаюсь, что других вариантов, кроме как обращения к «дьяволу», не остаётся. Что эти люди придумают в следующий раз, проверять не хочется.
Выхожу из клиники так же решительно и молниеносно, как и появился.
Сажусь в машину и топлю в сторону своего дома. В квартиру забегаю на пару минут, чтобы найти «ту самую» визитку. Нахожу с трудом. Уже и не думал, что когда-нибудь понадобится. Но судьба, сука, непредсказуемая штука. Иной раз так выстроит путь, что свернуть не получается. И вроде видишь — вот он поворот — а руль заклинило. И ты летишь по прямой. Куда совсем не собирался, но в данный момент ничего другого не остаётся. И уже не до принципов и законов. Тут бы выжить…
И снова еду по ночному городу. По дороге в элитный посёлок набираю на телефоне заветный номер с визитки.
Долгие длинные гудки…
За окнами темень. Очертания зданий видны выборочно кусками, кода на них падает свет фар. Поэтому от гудков, что раздаются в салоне автомобиля через бортовой компьютер, полное ощущение нереальности. Словно и правда в канцелярию ада звоню.
На пятый гудок всё же снимают трубку.
— Слушаю.
— Доброй ночи, Арсений Эльдарович. Это Зорин вас беспокоит. Хирург, что вас оперировал.
— Доктор Зорин? Светила медицины? Судя по времени, звоните не для того, чтобы узнать, как у меня дела? — Раздаётся бодрый мужской голос.
Как будто сейчас не два часа ночи, а разгар дня.
— Вы совершенно правы. Мне бы с вами поговорить. И лучше не по телефону. Это срочно.
— Ну приезжай.
— Я в пятнадцати минутах от вашего дома.
— Принято. Скажу своим парням, чтобы тебя сразу пропустили.
— Спасибо.
Сбрасываю вызов и вжимаю педаль газа в пол. Дорога скользкая, но ползти не получается, адреналин требует выхода.
Я еду на встречу к человек, которому собираюсь сдаться в рабство. Добровольно. Это будет плата за мирную жизнь моей женщины. Всё по-честному. За её жизнь заложу свою.
Такого расклада я для себя даже не рассматривал.
Но иногда приходится выбирать из двух зол меньшее. Это как раз тот случай.
Выбор без выбора. Но главное, чтобы помогло. Сейчас слишком многое стоит на карте.
Вот так обычно и бывает. Чего-то больше всего не хочешь, а жизнь тебя нагибает так, что другого варианта просто не остаётся.
Раньше про других на своём месте, я бы подумал — продажная тварь. А сейчас при новых вводных всё выглядит совсем в другом цвете, смешиваясь по краям и расплываясь в оттенки.
Как же там любит говорить мама? Хочешь насмешить Бога, расскажи о своих планах?
Но что-то мне совсем не до смеха.
Все планы к чертям…
Ранним утром просыпаюсь от того, что меня едва ощутимо гладят по щеке.
Приятно…
Хочется понежиться ещё…
Лениво открываю глаза. И сначала даже не понимаю, где я, и почему Зорин не лежит рядом.
Лёва сидит у дивана на корточках, и совсем без улыбки, но с, бередящей душу, нежностью водит по моей щеке подушечками пальцев. Они у него мягкие. Без шероховатостей и мозолей. И мне немножко щекотно.
Непроизвольно прижимаю плечо к щеке, защищаясь от щекотки.
И от моего движения в глазах Зорина появляется какая-то осмысленность. Словно до этого мгновения он был в трансе, поглаживая меня и успокаивая себя.
Он был так далеко в своих мыслях, что даже не заметил, когда я проснулась.
— Прости. Я тебя разбудил?
— Привет! — Резво сажусь я, не обращая внимания на головокружение от резкой перемены положения тела.
Тяну руку к лицо, но что-то тяжёлое не позволяет это сделать быстро.
— Воу-воу! — Закрывается от меня рукой Лёва, падая пятой точкой на пол. — Это расценивать как заявление?
С удивлением замечаю в своей руке сковородку. И не сразу вспоминаю, как она у меня оказалась.
Но постепенно память возвращается. А дурман сна уходит.
— Ты где был? — С упрёком и обидой спрашиваю я.
— Ну нет. Я отказываюсь отвечать на вопросы под прицелом сковородки без каких-либо гарантий с твоей стороны.
— Что? — Не догоняю я спросонья.
— Проверить на себе всю силу данного девайса я согласен только будучи честным женатым человеком. — Показывает указательным пальцем Зорин на инструмент в моей руке, силясь улыбнуться. Но получается плохо. А я, как дурочка, сижу с поднятой рукой и удивленными, как у совы, глазами. — А то какая-то бессмысленная жертва получается. Вот если бы так меня утром встречала жена… это другой разговор.
— То есть, чтобы припечатать тебя сковородкой, мне нужно дать согласие поставить в свой паспорт штамп?
— Именно. И не какой-нибудь. А с указанием в нём моего имени.
Я тут же отбрасываю нервно в другую сторону дивана не пригодившуюся утварь, как шипящую на меня змею.
— Так я это случайно. Ночью что-то послышалось. Зачем из-за такой ерунды документ портить?
— Господи, женщина! Как же с тобой трудно! — Закрывает лицо ладонью Зорин.
Ну нет, в ЗАГС только через мой труп. Зачем ставить всё государство в известность, что мы спим вместе? Кому какое дело? Живут же люди годами без штампа.
