— Гарри, — сказала мама, глаза ее сияли. О, Господи! Мои глаза наполнились слезами от доброты, которой Гарри одарил моих родителей, когда в последнее время им доставалось только несчастье и печаль. Видеть их такими растроганными было все равно, что наблюдать радугу после бури.
Когда я смотрела на Гарри, что-то внутри меня сдвинулось. Подобно тектонической плите, находившейся под землей и вечно сдвигающей землю над ней, мое сердце, казалось, перешло на новый ритм. Оно наконец-то услышало Гарри.
— Спасибо, что пригласили меня в свой дом.
— Черт, Гарри, — сказала мама, разрушив тяжелый момент. — Ты можешь переехать к нам, если продолжишь нас так снабжать!
— Гарри, — сказал папа, похлопав по блейзеру Гарри, который выглядел совсем потрепанным, с наполовину оторванным карманом и невероятно помятым нагрудным платком. — Твой пиджак. Я починю его.
— Нет, спасибо. Я попрошу портного зашить его завтра. — Гарри бросил на меня смеющийся взгляд. — Кто-то упал на меня и как-то умудрился порвать его.
Мама покачала головой.
— Кто бы это мог быть.
Когда она отошла, чтобы разобрать подарки, я наклонилась к Гарри.
— А ты уверен, что он не оторвался под тяжестью всех этих нагрудных платков?
— Я тебе отвечу, что эти платки — воплощение дворянской моды.
Я похлопала его по груди, стараясь задержаться дольше, чем нужно, когда почувствовала под ней твердую мускулатуру.
— Я уверена, что это так, Гарри. Продолжай говорить себе это.
— Пожалуйста. Дай мне посмотреть, — настаивал папа. Гарри снял пиджак и тут же завернул рукава рубашки до локтей. Мне вдруг захотелось лизнуть мышцы на его предплечьях. Я понятия не имела, почему его предплечья стали для меня фетишем.
Гарри смотрел, как папа исчез в своей подсобке.
— Твой отец зашьет мой пиджак? — спросил он с явным замешательством на лице. — Я понятия не имею, что происходит.
— Он портной. Поэтому и приехал в Америку. — Прилив гордости угрожал мне расправой. — Он лучший на всем Манхэттене. — Гарри, должно быть, уловил в моих словах нотки грусти, потому что на мгновение коснулся моего локтя утешительным жестом. Его взгляд умолял меня рассказать, в чем дело. Я покачала головой. Не сейчас. Он, видимо, понял, потому что не стал настаивать.
Но когда я опустила голову, он отодвинул прядь волос с моего лица.
— Мне нравится, как выглядят твои волосы распущенными. — Мое дыхание дрогнуло, когда он произнес эти слова. — Свободные. Волнистые. Как сейчас. — В этот момент я порадовалась, что мама решила вернуться с напитками, иначе я была бы уверена, что вскарабкалась на него, как Кинг-Конг на Эмпайр-стейт-билдинг. Эту тревожную сцену, возможно, было бы трудно объяснить моим родителям.
— Просекко? — спросила мама, и я быстро схватила бокал с подноса. И опрокинула его в рекордное время. — Господи, Фейт! — сказала мама. — Успокойся. Мы не на вечеринке братства. Я знаю, что мы не самые богатые люди, но уверена, что мы можем быть цивилизованными, если постараемся. — Гарри кашлянул в свой стакан, скрыв веселую ухмылку. Я прищурила на него глаза, пообещав ему мучительную смерть.
— Извини, Гарри, — сказала мама. — Кажется, я слишком часто роняла ее на голову, когда она была маленькой.
— Именно это делает ее уникальной, — ответил Гарри, и я не смогла сдержать самодовольной ухмылки, появившейся на моем лице.
— Ну, хоть кто-то так считает.
— Мама! — воскликнула я.
— Я просто шучу, детка. Ты же знаешь. — Мама обняла меня одной рукой, но я видела, что она качала головой на Гарри, как будто ей было совсем не жаль. — Ужин будет готов в пять. Устраивайтесь поудобнее, дети!
Мы сели на диван, и я наблюдала за тем, как Гарри осматривал комнату. Его взгляд остановился на многочисленных фоторамках на стенах, оклеенных старыми обоями. Фотографии семьи в прошлом и настоящем, от Шотландии до Италии, и всех неловких этапов, через которые я прошла в детстве.
— Розовые волосы? — спросил он, указав на четырнадцатилетнюю меня, грозно смотрящую в камеру.
— Моя экспрессивная стадия.
— А пирсинг в перегородке?
— Стадия эмо.
— Вау. — Я улыбнулась, когда это слово снова прозвучало из его уст.
— Что? У тебя не было квинтэссенции подростковых стадий в средней школе?
— Господи, нет, — сказал он. — Мой отец отрекся бы от меня. — Он улыбнулся, но затем сделал длинный глоток своего просекко. — Я учился в Итоне. В школе-интернате. Меня бы исключили, если бы я даже попытался сделать что-то подобное. Да и отец бы меня убил. — Когда он снова встретился со мной взглядом, я узнала эти глаза. Глаза, в которых плескалась печаль. Точно такие же смотрели на меня с фотографии, которую я нашла, на которой он был изображен в детстве с отцом.
Он откинулся на спинку дивана, и я повторила его движение. Нашла его руку, лежащую на диване, и прижалась к ней. Я услышала, как Гарри задохнулся, когда наши ладони соединились. Момент был тихий, но не неловкий. В этот момент в комнату вернулся папа с блейзером Гарри.
— Va bene (ит. — все в порядке), — сказал он и протянул пиджак Гарри. Незаметно отпустив мою руку, Гарри встал и взял пиджак у папы. Он провел рукой по карману, который выглядел как новый.
— Спасибо, — сказал Гарри, в его голосе звучала искренняя благодарность. Он внимательно изучил пиджак. — Это отличная работа, мистер Паризи.
— Лючио.
— Лючио. — Гарри перекинул пиджак через руку. — Где находится ваша мастерская? У меня есть несколько костюмов, которые требуют внимания. Я бы хотел, чтобы вы на них взглянули.
Мне стало больно от счастья, вспыхнувшего на лице папы. Оно было таким же ярким, как солнце на улице.
— Всего в одном квартале отсюда. «Паризи Тэйлоринг».
— Могу я зайти как-нибудь на этой неделе?
— Perfecto (ит. — идеально), — сказал папа, сжав руку Гарри.
— Ужин готов! — крикнула мама из столовой. Папа вышел первым.
Я придержала Гарри за руку.
— Спасибо, — прошептала я, прекрасно понимая, что он увидит на моем лице эмоции.
— Он хороший мастер, Фейт. Превосходный, на самом деле. Я серьезно.
— Самый лучший, — сказала я, повторив свои прежние слова.
— Фейт Мария Паризи, немедленно тащи сюда свою задницу! Я не допущу, чтобы моя картошка остыла!
— Имей в виду, она ругала нас обоих, просто было бы невежливо набрасываться на тебя, когда она только что с тобой познакомилась.
— Принято к сведению, — сказал Гарри и предложил мне руку, чтобы пройти в столовую.
Я прыснула со смеху.
— Это два с половиной метра в ту сторону, — сказала я, указав на стол.
— Черт возьми, Фейт. Можешь ты хоть на минуту позволить мне проявить рыцарскую заботу без всяких комментариев?
— Да, сэр, — сказала я, пораженная его властностью, и увидела, как в его глазах вспыхнул жар.
Пока мы шли к столу, я поняла, что возбудилась. Меня взбудоражили строгие слова Гарри. Сев за стол, я попыталась сделать вид, что все в порядке, и я не собиралась на глазах у родителей и Бога изнасиловать Гарри запеканкой из зеленой фасоли.
— Почему ты выглядишь так, будто только что столкнулась с членом, Фейт? — сказала мама, как всегда прямо. — У тебя раскраснелись щеки, и я вижу твои соски сквозь платье…
— Давай поедим! — я потянулась к центру стола, чтобы наполнить свою тарелку.
Когда я начала наполнять ее всеми сложными углеводами, мама ударила меня по руке.
— Фейт, пусть Гарри берет первым. Он гость, а не моя невоспитанная дочь, которая ведет себя так, будто не ела несколько недель.
Губы Гарри подергивались, пока он вежливо и очень осторожно наполнял свою тарелку овощами, курицей, запеканкой и подливкой. Я уставилась на него, недоумевая, как можно так контролировать себя, когда вся эта вкусная еда прямо-таки взывала к тому, чтобы её съели, ароматы врывались в нос, как крошечные викинги-мародёры, грабящие чувства.
Мне пришло в голову, что Гарри редко делал что-то, что не было бы абсолютно безупречным и в какой-то степени размеренным. Не в негативном смысле, а так, словно ему вдолбили в голову, что такое манеры и «правильный» этикет. Я хотела увидеть, как разрушится этот тщательный контроль. Поэтому прикрыла свою похотливую ухмылку тыльной стороной ладони, зная, в каком именно месте я хочу увидеть, как этот контроль нарушился.
