Наташка побледнела и закрыла руками лицо. Удар явно пришелся ниже пояса. Она была некрасива. Некрасива настолько, что это бросалось в глаза. И у Анкудинова хватило гнусности заострить на этом внимание.
— Садитесь, садитесь. И не надо устраивать истерик. Я лишь требую уважения к себе и своему предмету. Все!
— Нет, не все, — Борис произнес это, опустив голову, но тем не менее абсолютно четко и ясно. — Вы должны извиниться перед девушкой, которую оскорбили.
Анкудинов попытался изобразить на лице брезгливое удивление, однако уши и шея его мгновенно и мучительно покраснели.
— Это лично вы так считаете? — уточнил он голосом, не предвещающим ничего хорошего.
— Я думаю, так считают все. В том числе лично я.
— Но отвечать-то вы можете только за себя?
— Хорошо. Пусть лично я так считаю.
— Тогда немедленно покиньте аудиторию, — Георгий Вадимович швырнул чистую, без своей росписи, зачетку Суханову и повелительным жестом указал на дверь. Выглядел он отвратительно и глупо. Борис пожал плечами, положил зачетку в карман и вышел из кабинета. Вслед за ним кинулась Поля.
Она нагнала его уже на аллее в Александровском саду. Суханов неторопливо брел по асфальтированной дорожке, спрятав руки в карманы и попинывая ногами пожухлые ноябрьские листья.
— Борька, Борька, подожди! — Поля ухватилась за его локоть. — Я за тобой от самого учебного корпуса бегу. Ты знаешь, мне кажется, вслед за нами еще несколько человек вышло. Во всяком случае, Сергеев — точно, да и Надька, наверное… Представляю, что теперь будет!
— А ты-то чего выскочила, дурочка? — он, улыбнувшись, одной рукой обнял ее за плечи. — Сидела бы себе и сидела.
— Не могла я после всего этого сидеть и ни за что бы не стала… Борька, если бы ты только знал, как я тобой горжусь!
— Ой, сколько пафоса, Полюшка!
— И ничего не пафоса!.. Ты просто уже не видел, как народ начал вставать со своих мест, как перекосилась физиономия у Анкудинова. Это было что-то…
— Да-а-а, «что-то»! — насмешливо протянул Суханов. — Теперь мое имя точно занесут в «Книгу почета студентов всех времен и народов». Ты только представь, сколько народу, ни черта не знавшего сегодня по истории, получило возможность свалить с зачета под благовидным предлогом, да еще и с гордо-оскорбленным видом!
— Перестань! Вечно ты всякую ерунду болтаешь! — Поля легонько стукнула его по затылку. И тут же, привстав на цыпочки, прижалась щекой к его щеке. — Борька, хороший мой Боренька…
Они шли по аллее, холодной и прозрачной. Под ногами у них шуршала листва, а воздух был чист до хрустальности.
— А знаешь, — вдруг произнесла Поля, — если бы про нас с тобой решили снимать фильм, то это был бы первый кадр, который я вырезала.
— Почему? — удивился Борис.
— Из-за банальности. Ну скажи, в каком кино ты не встречал кадра, где двое бредут по аллее, взявшись за руки? Или, еще того лучше, катаются на карусели? Или целуются на мосту? Это штампы все, штампы ужасные! И самое обидное, что их много, почти на каждом шагу!
— А какие еще, мой дорогой киновед? — он насмешливо прищурился.
— Ну-у, — Поля наморщила лоб, — например, когда в голливудских фильмах хотят отметить страсть героев, то обязательно вставляют картинку, как он прижимает ее к стене и задирает подол. Это для того, чтобы показать, как эффектно обнажаются длинные стройные ноги. Нет, ты обрати внимание, везде одно и то же… — она осеклась на полуслове и покраснела. Пример вышел не самый удачный и явно двусмысленный. А самое ужасное, что Суханов продолжал смотреть все так же пристально и насмешливо. Тогда она попыталась оправдаться:
— Нет, я почему про голливудские фильмы вспомнила? Просто совсем недавно посмотрела триллер с Алеком Стеффери, так там он занят в точно такой же сцене. И мне так обидно стало: вроде бы актер хороший, а в банальщине снимается. Я ведь одно время им очень увлекалась, фотографии из журналов вырезала…
— Так ты фанатка Алека Стеффери? — спросил Борис с беззлобной иронией.
— Нет, я — фанатка тебя, — ответила Поля совершенно серьезно. — Я люблю тебя, Боря, понимаешь, люблю… И ты, конечно, можешь считать меня развратной, но я хочу, чтобы у нас с тобой все было. То есть между нами, то есть…
Запуталась, опустила голову и выдернула свою руку в лайковой перчаточке из его теплой руки. Он некоторое время шел рядом с ней молча, потом снова поймал тоненькие пальчики и сжал, сильно, нежно, ласково. И заговорил, негромко, будто сам с собой:
— Понимаешь, Поля, мне тоже этого хочется, но я не уверен… Черт! В общем, я, может быть, не совсем такой человек, какого ты себе придумала, и самое неприятное, что я не знаю, чего буду хотеть завтра. Мне нужно знать, что ты сама уверена, что ты действительно хочешь этого. Что ты, в конце концов, не пожалеешь…
— Не пожалею, — прошептала Поля холодеющими губами и обняла его за шею…
Квартира в Строгино встретила их настороженной тишиной. Ксюха на неделю уехала на музыкальный конкурс в Ленинград, родители должны были вернуться с работы еще не скоро.
— Проходи, — с напускным спокойствием произнесла Поля, кивнув на комнату. — Я сейчас.
Пока Суханов расшнуровывал ботинки и вешал на крючок свою кожаную куртку, она шмыгнула в ванную и торопливо закрылась на шпингалет. Включила на полную мощность воду, села на пол возле раковины. Что положено делать в таких случаях, Поля не знала, к тому же от волнения ее начало тошнить. И она минут пять просидела, справляясь с дурнотой и бешеным сердцебиением, прежде чем встала под душ. К счастью, в ванной оказались и дезодорант, и подходящий к случаю шелковый халат. Она тщательно вымылась, обрызгала себя дезодорантом чуть ли не с ног до головы и, путаясь в длинном подоле, вошла в комнату.
Борис сидел на ее кровати, слегка наклонившись вперед, и задумчиво изучал рисунок собственных носков. Услышав шорох в дверях, он поднял голову. И Поле вдруг стало невыносимо стыдно оттого, что она вырядилась в этот халат, как заправская соблазнительница, оттого, что притащила его сюда, оттого, в конце концов, что сама предложила заняться любовью.
— Может, не надо ничего? — проговорила она, запинаясь и холодея от мысли, что он ответит: «Да, наверное, не надо». Но Суханов только улыбнулся и сказал:
— Иди ко мне, хорошая моя…
Ненавистный халат оказался на полу уже через несколько секунд. Поле почему-то казалось, что она будет чувствовать себя ужасно скованно, будет стесняться и собственной, и Бориной наготы. Но неожиданно обнаружила, что ей нравится смотреть на его загорелое тело с узкими бедрами и широкими плечами, проводить ладонью по его сильным ногам, заросшим жесткими курчавыми волосами. А на себя она и не смотрела. Она узнавала себя благодаря его рукам, вслед за ними мысленно прорисовывая каждый изгиб, каждую линию. Все оказалось естественно и просто.
