— Катарин, вы будете просто изумительны в этой роли! Вы идеально подходите для нее. Да она просто специально для вас написана! Правда, Ким? — обратилась к брату Франческа.
— Думаю, что да. — Лицо Кима расплылось в улыбке. — Прими мои поздравления!
Катарин казалось, что она сейчас задохнется от волнения:
— Не поздравляйте меня пока. Прежде чем получить роль, мне нужно пройти через кинопробу.
— Да они все просто обалдеют, увидев твою пробу! — В глазах Кима светилась искренняя радость за Катарин. — За эту новость нужно непременно выпить. Пойдемте же в гостиную и выпьем бренди с кофе. Ну, вставайте же! — Ким поднялся первым и проводил всех в гостиную.
Проходя через холл, Катарин подумала: «Виктор все-таки сдержал свое обещание. Никому другому не удалось бы устроить пробу для меня с такой легкостью». Она почувствовала, что волна радости захлестывает ее. Ликовала не только душа — радость переполняла тело, делая его легким, как перышко. Катарин казалось, что она парит над землей в переполненном ароматами воздухе. Переживания последних недель бесследно исчезли. Она на секунду приостановилась, ожидая Виктора у двери гостиной. Они вместе вошли в комнату. Катарин взяла его за руку, сжала ее и, глядя прямо в лицо Виктору переполненными благодарности глазами, произнесла:
— Я действительно не знаю, как смогу отблагодарить тебя.
Он ответил ей прямым немигающим взглядом, смысл которого был понятен обоим. Улыбка все еще играла на его губах, но черные глаза были серьезны.
— Ты знаешь как, Катарин, — произнес он бархатным голосом.
Последовало молчание.
— Да, — ответила она так же мягко.
— Это было очень мило с вашей стороны — остаться, чтобы помочь мне с посудой, — произнесла Франческа, ополаскивая последние стаканы в раковине. — Вообще-то такой необходимости не было, я бы управилась сама.
— Только так я мог отправить Катарин домой: Она так настаивала, чтобы помочь вам, хотя едва держалась на ногах от усталости. Два спектакля за день здорово выматывают. Мне показалось, что она уже на пределе физических сил, — ответил Виктор.
— Да, я тоже заметила это. Ведь сейчас уже очень поздно.
Франческа протянула ему очередной бокал для вина, чтобы Виктор протер его.
— И все же я сомневаюсь, чтобы она уснула. Она слишком взволнована по поводу кинопробы.
— Да, это верно. Надеюсь, что все пройдет хорошо и никто из нас не будет разочарован.
— Что вы имеете в виду? Разве может быть иначе? Ведь Катарин настолько красива, а из того, что я услышал сегодня, сам собой напрашивается вывод, что она хорошая актриса.
— Вы правы и в том, и в другом. Но… — В голосе Виктора прозвучало сомнение. Он уже пожалел, что заговорил на эту тему. Ему вовсе не хотелось вдаваться в рассуждения и подробности. Внезапно ему самому пришел в голову вопрос: какого черта он торчал в этой лондонской кухне в ранние предрассветные часы, моя посуду с девочкой-подростком? Пожалуй, ее все же нельзя было причислить к категории подростков.
— Объясните, пожалуйста, что вы имели в виду, — настаивала Франческа. — Ваши слова прозвучали как-то очень пессимистично.
Виктор вздохнул.
— А давайте забудем, что я сказал, хорошо? Я уверен, что проба будет великолепной. Это у нас был последний стакан?
Франческа кивнула.
Виктор неторопливо отвернул закатанные рукава рубашки и застегнул сапфировые запонки.
— Ну, мне, пожалуй, пора восвояси, — добавил он и вышел из кухни.
Насупленная Франческа медленно последовала за ним.
— Я боюсь показаться навязчивой, но мне бы хотелось, чтобы вы объяснили, что имели в виду, сделав такое странное замечание. Почему вы пробуете Катарин на эту роль, если не уверены в том, что она подойдет?
Виктор остановился в холле и резко повернулся к ней.
— Я этого не говорил! — сказал он. — И вообще, я думаю, что не стоит вдаваться в пространные дискуссии о работе киноактера в такое время суток. Да к тому же я сомневаюсь в том, что вы меня поймете.
Франческа не ответила, но в глазах ее промелькнула обида. Он почувствовал угрызения совести за свою резкость и нетерпение.
— Черт побери! Ну ладно, налейте мне стаканчик на дорогу, и я попытаюсь как-нибудь попроще объяснить вам свое замечание.
— А я постараюсь как-нибудь понять, — жестко ответила Франческа, одарив Виктора сердитым взглядом. Она прошла в гостиную, кипя от негодования. Некоторое время назад за кофе с ликером ее сдержанное восприятие Виктора начало меняться в лучшую сторону. Он оказался умным собеседником и великолепным рассказчиком. Его забавным историям, казалось, не будет конца. Он ей даже начал нравиться. Но вот снова он повел себя по отношению к ней непростительно.
Виктор налил «Реми Мартин» в два больших фужера для бренди и отнес их к камину, рядом с которым на стуле в неудобной позе устроилась Франческа. Выражение ее лица никак нельзя было назвать приветливым; Хорошенькие губки сжались в тонкую упрямую линию. Взгляд Виктора скользнул по ней, и неожиданно уголки его рта дрогнули, но он сдержался и молча протянул девушке фужер. Поставив свой на низкий столик, он встал перед камином, в котором медленно угасало пламя, ослабил галстук и окинул комнату отсутствующим взглядом. Усевшись наконец напротив Франчески, Виктор поднял свой фужер и какое-то время размышлял над тем, что собирался сказать, а затем, не глядя на девушку, начал:
— Мизинец Катарин Темпест знает об актерском ремесле больше, чем весь я со всем своим многолетним опытом работы в этой области. Она прирожденная актриса, обладающая невероятной актерской интуицией. Она действительно великолепна. На сцене. Но великие театральные актрисы не всегда становятся кинозвездами.
— Но почему? — Франческа была полностью захвачена монологом Виктора. Слушая, она наклонилась вперед, забыв о своем раздражении.
— Потому что на сцене все более резко выражено, несколько преувеличено. Под этим «все» я имею в виду сценические манеры, движения, владение голосом. На кинопленке они должны быть иными. Не преувеличенными, а, скорее, наоборот, — недосказанными, недоигранными, если хотите. Этого требует кинокамера. О, камера — это фатальная штука! — Виктор особенно выделил слово «фатальная» и подчеркнул еще раз: — Действительно фатальная, поверьте мне. И причина этого очень проста — кинокамера фотографирует ваши мысли, а иногда, кажется, ей удается заснять даже душу через призму ваших мыслей. Понимаете, игра перед камерой предполагает мыслительный процесс, работу ума, а не просто движение мимических мышц. И актеры, которых обучали работе на сцене, не всегда способны уловить эту разницу.
