— Может, мы могли бы отправиться вместе? — взмолился мальчик, и в глазах его вдруг засветилась робкая надежда. — Я могу ухаживать за вашей лошадью, точить ваш меч. Со мной у вас не будет никаких хлопот, клянусь! А ем я так мало, что вы и не заметите, — я уже привык!
Нилл посмотрел на тщедушное, едва прикрытое лохмотьями тело мальчика, и гнев на тех, кто довел паренька до такого состояния, вновь охватил его.
— Я еще не еду в Гленфлуирс. Во всяком случае, не сразу.
Голос у мальчишки упал:
— Что ж, тогда я отправлюсь в Гленфлуирс один.
Нилл украдкой всматривался в мальчишеское лицо. Упрямо сжатые челюсти, твердая решимость освещали это почти детское лицо.
— Оуэн, — с сомнением пробормотал Нилл, — у меня есть одно поручение, которое я не могу доверить кому попало. Оно очень важное, поэтому исполнить его может не каждый. Только тот, кому я доверяю.
Мальчишка мог бы и не говорить ничего — к этому времени Нилл уже успел убедиться, что паренек ради него готов и в огонь, и в воду. Ниллу стало и приятно, и в то же время отчаянно стыдно.
Распустив завязки кошеля, он вытащил письмо. Можно было не бояться того, что мальчишка решится его прочесть.
— Оуэн, поклянись, что передашь это письмо прямо в руки Конну. Только ему самому, понимаешь? Оно не должно попасть в чужие руки.
— Да, клянусь!
Нилл вытащил из ножен кинжал; золотая насечка на рукоятке ослепительно блеснула на солнце.
— Возьми. Теперь у тебя есть оружие.
Глаза мальчишки чуть не вылезли из орбит.
— Он и вправду принадлежал раньше королеве фей?! Я слышал, что она подарила вам его в обмен на сердце злого великана!
Нилл уже открыл было рот, чтобы возразить, но потом передумал. Если эта сказка придаст мальчишке мужества во время нелегкого путешествия, пусть думает как хочет.
— Если ты так много слышал о моих подвигах, то, должно быть, знаешь, что я дал обет никогда не говорить о них.
— А вам и не нужно, — хмыкнул Оуэн. — Вся Ирландия рассказывает о вас легенды! — Протянув руку, он взял письмо и спрятал его на груди, поближе к сердцу.
Ниллу оставалось только гадать, что станется с этим сердцем, когда ему доведется узнать, какую наглую ложь его кумир попросил передать в руки верховного тана.
Но теперь уж ничего не поделаешь. Кроме Оуэна, послать некого. И к тому же Нилл достаточно знал Конна, чтобы не сомневаться, что тот никогда не позволит себе причинить зло ни в чем не повинному мальчишке, которого судьба приведет в его замок. Увидев Оуэна, он сразу догадается, что в щуплом мальчишеском теле бьется сердце воина. У Конна всегда был особый дар угадывать в детях будущих храбрецов.
Нилл может не опасаться за судьбу Оуэна — о нем будут заботиться, и если правда о предательстве Нилла выплывет наружу, на мальчишке это никак не отразится.
Нилл проводил мальчишку задумчивым взглядом. Шумные восторги Оуэна все еще отдавались в его ушах. «Вся Ирландия рассказывает о вас легенды!» — сказал паренек. Это была сущая правда, и Нилл это знал. Но последняя строка в легенде о Нилле Семь Измен будет покрыта мраком. Что ж, угрюмо подумал Нилл, быть по сему. Вздохнув, он повернул коня обратно к замку.
Нилл надеялся, что, выбрав самую дальнюю дорогу, сможет немного успокоиться после презрительных издевательств Фионы, наивного обожания Оуэна и воспоминания о полураскрытых для поцелуя губах Кэтлин. Но проходил час за часом, а он еще глубже погружался в темную пучину гнева, стыда и неуверенности.
Местность, по которой он проезжал, неузнаваемо изменилась. Прежде здесь везде кипела жизнь. Сочная трава на пастбищах доставала чуть ли не до пояса, колосились хлеба, пасся тучный скот, весело гонялись друг за другом шаловливые жеребята. Но теперь Дэйр его детства исчез, вокруг лежала высохшая, безжизненная пустыня — словно какой-то разгневанный языческий бог сжег своим дыханием эту несчастную землю, уничтожив на ней все живое.
Кое-где из травы высовывалась мордочка тощего кролика, да пару раз ему удалось услышать вдалеке, как токует тетерев. Ни оленьих следов, ни косуль, которые раньше в изобилии паслись вдоль склонов зеленых холмов, — все живое будто вымерло.
Тут и там опаленные огнем остовы домов вздымали черные трубы к небу. И пожарищ этих было слишком уж много, чтобы говорить о случайности.
Кем бы ни был злодей, превративший некогда цветущую местность в безжизненную пустыню, судя по всему, он делал это не повинуясь суровым законам войны, а черпая в этом занятии извращенную радость. Ниллу на своем веку довелось повидать слишком много руин, чтобы его наметанный глаз не заметил разницы. Воинам случалось стыдиться того, что вынуждали их делать, но они выполняли приказ, потому что таковы жестокие правила войны. Однако у них хватало великодушия позволить разоренным людям собрать хотя бы остатки своего добра — кое-какую утварь, чтобы приготовить еду, теплую одежду, чтобы укрыться от холода.
А здесь, в окрестностях Дэйра, перед ним лежала выжженная земля, на которой не осталось ни одной живой души.
Нилл натянул поводья, на скулах его при виде еще одной хижины заходили желваки. От дома остался только обугленный, почерневший остов, внутри белели чьи-то кости.
Какие муки испытывали люди, которых заперли в этом доме, глядя, как огненные языки пожирают тех, кого они любили? Ему вдруг представились лица этих несчастных, задыхающихся в дыму, он словно слышал их мольбы о пощаде. В душе Нилла воцарилось отчаяние.
Почему вдруг эта трагедия такой болью полоснула его по сердцу, будто погибли те, кого он знал и любил? Судя по всему, все это случилось много лет назад, когда он был еще юнцом, отчаянно пытавшимся занять свое место при дворе всесильного тана. Если бы не милосердие Конна, и он бы мог встретить здесь безжалостную смерть, да и мать с Фионой тоже.
Было что-то сверхъестественное в том, что смерть будто нарочно обходила их, с издевательской улыбкой уничтожая вокруг все живое и тем самым обрекая двух беспомощных женщин на голодную смерть. И при этом рыскавшие в округе стервятники словно бы не решались сделать последний, решающий шаг и прикончить жену и дочь всеми ненавидимого изменника.
Почему? Во всем этом не было никакого смысла. Словно чья-то невидимая рука занесла над ними меч и, так и не решившись нанести последний удар, отвела его в сторону. Чертовски странно, нахмурился Нилл. Любой, кто ненавидел его отца достаточно сильно, чтобы выжечь на этой земле даже память о нем, уж конечно, не задумываясь убил бы и двух беззащитных женщин.
Только если у матери и Фионы был защитник, невидимый, но достаточно могущественный, чтобы внушать страх, и в то же время достаточно далекий, чтобы не видеть, что тут творится.
