– Не обману, – тупо подтвердила я.
– Вот и ладно, ты мою душу успокоила. Чаю хочешь? – сказала старуха.
Я покосилась на грязный стакан. Еще один глоток горького и страшного напитка мне уже не перенести. Тогда придется похоронить меня вместо вещей старухи.
– Нет, пойду уже, мне подумать надо, прогуляться немного, а то что-то с сердцем плохо стало.
Я медленно приподнялась со стула, ноги безудержно тряслись, будто ломались от невыносимой боли. Я ослабела от правды. Мне не преодолеть земного притяжения. Ни за что. Я напряглась, встала на цыпочки и вытянулась в струнку, заставляя организм работать на полную катушку. Покрутила невидимую ручку. Мотор почихал, прочистился и завелся. Включился. Можно было уходить из прошлого, покинуть его. Какое-то нехорошее у меня прошлое, страшное. Настоящее по сравнению с прошлым казалось мне сейчас небесным цветущим садом.
Злобно хлопнула дверь, громким эхом обозначив границу между жизнью и старым замком. Двери преисподней сомкнулись. Старуха осталась в старом замке. Будет доживать последние дни с сухими глазами и цепким взглядом, с номером собственного могильного участка на иссохшей груди. Я с трудом удержала тошноту, прижав салфетку к губам. Изнутри рвалось наружу отвращение к прошлому. Тоскливая безысходность била молотом по затылку. Изменить ничего нельзя. Я должна похоронить не старуху. Я должна похоронить в себе чужую тайну. Эта тайна давно разъедала наши души едкой ржавчиной. Она постепенно покрывала нашу жизнь ядовитым наростом, прочно поразила любовь страшной коррозией, не давая ей вырваться ростками наверх. Ростки погибли, а любовь умерла. И нет в этой истории виноватых, нет преступников, хотя есть преступление. Дело уже сдали в архив. Срок давности истек. Провидение оказалось разумнее судьбы. Оно наградило меня ценным подарком, одарив новой любовью. Мне нужно понять себя, чтобы принять какое-то решение. Нужно поверить в счастливую звезду, и любовь не обманет. Она покажет тропинку. Вытащит из трясины отчаяния.
* * *
Нет никакой разницы между поколениями. Люди живут, подчиняясь внутренним законам. Вовкин отец предал мою мать, может быть, он сожалел об этом в минуты бессонницы. Нет. Погубил мою мать, но она почему-то не приходит к нему в снах. Мама является с визитами к любопытной соседке, тревожит ее по ночам, и нет этому объяснения. Ко мне сама не заходит. Только приветы передает с того света. Адрес указывает. Хотя я маму не предавала, не губила, не мучила, не расстраивала по пустякам. Я любила ее больше самой жизни. Но она все-таки обиделась на меня. Теперь я знаю – почему. Мама не могла простить мне, что ее бросил Вовкин отец. Теперь он уже отец не ему, он мой отец. Но для меня он так и останется навечно свекром. Я не смогу принять его в другом качестве. К тому же у меня другое отчество. Отчество моей матери. Все сложилось, как сложилось. Кто и кого предал, кто кому и сколько должен – на том свете все долги истребуют. Все до копеечки. А могло сложиться все иначе. Хотя, наверное, ничего не могло быть иначе. Мама вышла бы замуж за Вовкиного отца, а Вовка все равно сидел бы на своем подоконнике. И не важно, кто был его отец, ведь он любил меня с самого рождения. Мы встретились в роддоме. Я всегда думала, что мы встретились в детском саду. Оказалось, наша роковая встреча произошла гораздо раньше. Мне казалось, семейная трагедия возникла из-за того, что я, не подумав о последствиях, переступила порог спортивного клуба. Но трагедия пришла ко мне раньше, наверное, она пришла в то время, когда мама стала сниться моей соседке. Я почувствовала мамино присутствие, услышала смертный призыв, ощутила внутреннюю скорбь. На том свете просили возмездия, не мести – возмездия. Мама взывала к справедливости. Из потустороннего бытия она требовала наказания за погубленную душу. И возмездие свершилось, но оно ударило не по тому человеку. Небесная кара, как топор палача, резко и звучно опустилась на голову моего мужа. Она больно ударила ни в чем не повинного человека, заставив его страдать, отняла у него сердце, оставив в душе зияющую рану.
После моего трудного похода в прошлое многое встало на свои места. Так расставляют мебель в новой квартире, передвигая несколько раз один и тот же предмет, пока он не пристоится, не привыкнет к месту, не встанет как надо. Я перестала обвинять мужа в равнодушии, рассеянности, поверхностности, слегка приподняв завесу над семейной тайной его родителей, восстановив в памяти обрывки разговоров и обсуждений. Мне захотелось восстановить наши прежние отношения. Хотя бы на один день, чтобы вновь очутиться в молодости, вдвоем, без лишних свидетелей. Ведь мы с ним с одного берега.
– Володя, мы давно не были в театре, – осторожно заметила я, глядя ему в спину.
Муж спешно укрылся в гостиной. У него там стоял бастион. Твердыня. Дмитрий походил вокруг меня спиралевидными шагами. Сын пытался сделать ход в шахматной игре одной небольшой семьи.
– Ма, а давай пойдем куда-нибудь вместе с отцом. Я его вытащу из норы, – предложил маленький, но мудрый человечек.
– Куда-нибудь, это – куда? – спросила я.
– Например, в аквапарк, в какой-нибудь пригород, в Солнечное, – вслух и настойчиво размышлял Дмитрий.
Дмитрий не рвался ни в Солнечное, ни в пригород, ни тем более в аквапарк, всей чистой душой он стремился к установлению мира в доме. Дмитрий был явным пацифистом, носился с незримым белым флагом в руках по квартире, пытаясь устроить примирение враждующих сторон. Но мы с мужем так и не стали врагами. И у нас – не война.
– Мы никуда не поедем, Димк, ты же видишь, отец занят. Я устала. В городе столпотворение. Массы бродят по проспектам. Майские праздники. Демонстрации. Народ требует хлеба и зрелищ. Мы переждем праздничный ажиотаж. А потом куда-нибудь рванем. В Ломоносов. В Петергоф. Когда схлынут толпы. Пойдут же они когда-нибудь на работу? Как ты думаешь?
Дмитрий задумался. Общественное устройство абсолютно не задевало его ум. Он еще не задавался вопросами бытия. Его все устраивало, абсолютно все, кроме разлада в семье. В его жизнь вмешивались взрослые неполадки. Они мешали ему. Дмитрий хотел диктовать свою волю. Маленький диктатор, ранимый и чувствительный. Во взрослой жизни сыну придется туговато. Мне не хотелось разочаровывать его раньше времени. Все устроится. Как-нибудь. Потом.
– Ладно, ма, после праздников поедем в Ломоносов. Я там еще ни разу не был, – сказал он и ушел в свою комнату.
Сын улетел в виртуальность. А я опять осталась одна. В квартире резко запахло одиночеством. Нас что-то разъединило, наверное, это «что-то» было злым и жестоким испытанием.
