Оливия осматривала комнату, открывая то одну, то другую двери кладовок. Наконец, до нее дошло, что Коннор по выражению ее лица понял, что она сложила два и два. Какая-то запись на выцветшем пожелтевшем календаре навела ее на мысль. Она повернулась к нему, положив доску на стойку:
— О боже, Коннор. Я не поняла… Почему ты ничего не сказал?
— Не сказал что? — спросил он невозмутимо. Что это было место, где он провел самые худшие, самые болезненные часы своей юности? Что его беспомощный, сломленный отец все еще живет в этом доме, словно призрак?
— Мне так жаль. — Она пересекла комнату и взяла его руку в свои. — Я действительно не имела представления, что это дом твоего отца. Клянусь. — Ее прикосновение было нежным и странно доверчивым.
Он этого не ожидал. Сочувствие и даже понимание. Она не могла знать, понял он. Когда он был мальчишкой, вынашивал планы оторваться от своего отца, как ему хотелось сохранить в тайне то, что его отец алкоголик.
Он опустил взгляд на их встретившиеся руки: ее, нежные, и его, грубоватые, и потом посмотрел ей в лицо. За те годы, что он ее не видел, она умудрилась избавиться от той забавной, умной и странной Лолли, которую он знал, той, в которую был влюблен. Теперь это была красивая незнакомка с прохладными глазами, уравновешенная и успешная, и тем не менее, она сумела понять, что с ним происходит, и посочувствовать ему.
— Пожалуйста, прости меня, Коннор, — прошептала она. — Пожалуйста.
Очень осторожно, не отводя от нее глаз, он высвободил свою руку из ее ладоней. В то же самое время его гнев прошел. Она была единственным человеком, который так на него действовал.
— Тут нечего прощать, Лолли.
Она вздохнула:
— В самом деле? Ты не собираешься бросить меня?
— Нет. Это, похоже, специализация твоего приятеля, Фредди.
— Дело в том, что он действительно страстно убежден и успехе проекта. Я… гм… я нуждаюсь в нем, Коннор. Он приехал сюда со мной после… после того, как, в общем, мне было действительно трудно, и… он нужен мне, — повторила она.
Он не знал что и подумать. Трудные времена? Он ждал, но она ничего не объяснила.
— Мы все сделаем, — заверил он ее. — И я постараюсь быть милым с твоим мальчиком.
— Фредди не мой мальчик.
— Он гей?
Она рассмеялась и покачала головой.
— Ты не слишком изменился, — сказала она.
— Зато ты изменилась.
— На самом деле нет. — И снова она ничего не стала объяснять, просто повернулась, взяла доску и вышла из бунгало.
Пока Коннор смотрел, как она запирает бунгало, у него возникло странное чувство, что она сказала что-то не так. Ну хорошо, думал он, ясно, что их совместная работа будет успешнее, если они удержатся в рамках сотрудничества, и не более того.
Но ему пришлось признать, что это невозможно. Каждый день работа сводила их вместе, и совершенно ясно, что им не удастся сохранить чисто служебные отношения. Глупо отрицать, что когда-то они были влюблены друг в друга или что как минимум у них есть общее прошлое.
Сейчас перед ними стоит задача, они словно пара боевых командиров. И у всех имеется работа, даже у Макса. Они с сестрой отвечают за восстановление понтонного дока для парома, который будет перевозить гостей на остров и обратно.
Коннор смотрел и делал заметки, отвлекаясь на Оливию, эту самоуверенную блондинку, которая казалась ему то незнакомой, то призрачно знакомой. Она улыбалась ему, и он испытывал острое желание погрузить свое лицо в ее сияющие волосы. Он напоминал себе, что должен сосредоточиться на их обсуждении бельведера, главного павильона, зданий на отшибе и растениях. Почти всегда он находил это приятным — неожиданно приятным — работать с ней бок о бок. Иногда он замечал, что она смотрит на него с тихой отстраненностью. Как сейчас. Она, похоже, потеряла нить своих мыслей и, положив руки на рабочий стол, изучала его.
— Что такое? — спросил он.
— Я забыла, о чем мы говорили.
Ему нравилось, когда она так терялась. Это напоминало ему прежнюю Лолли, которая была наивной и странной.
— Тогда давай поговорим о чем-нибудь еще, — предложил он.
Она сделала паузу и посмотрела на него долгим взглядом. И, словно смутившись, закусила нижнюю губу и отвела глаза.
— Ты знаешь Маески из булочной?
— Я знаю, кто она. Почему ты спрашиваешь? — Он пытался прочесть выражение лица Оливии, но не мог. Больше не мог.
— Я как-то встретила ее. Она… Значит, ты ничего не знаешь о ее семье?
— Ее дед когда-то завел в городе пекарню, и это оказалось надежным бизнесом. Несколько лет назад была большая шумиха вокруг коммерческих возможностей в Кингстоне. Я думаю, Дженни занималась этим, она и сама тебе расскажет, если ты спросишь.
Оливия встала и налила себе еще чашку чаю.
— Прости, я, должно быть, кажусь ужасно любопытной.
— Просто любопытной, — сказал он, ухмыльнувшись.
— Я удивлена, что ты не знаешь ее лучше.
— Почему удивлена?
Ее щеки вспыхнули, и на секунду она снова показалась ему подростком.
— Это маленький город. Я подумала, может быть, ты встречаешься с ней.
— Нет. — Он не был готов рассказать ей больше.
— Ты человек, который собирался повидать мир, нигде не оставаться больше одной ночи. Что случилось с этими планами?
— Я просто этого не сделал, — сказал он. — Отложил на какое-то время.
Она села напротив него:
— В самом деле? Куда же ты поедешь?
Он помолчал, глядя на нее. Черт, это не секрет. Но ему не хотелось отвечать на этот вопрос.
Она поняла, что он не собирается рассказывать ей больше, и вдруг отметила:
— У тебя все еще проколото ухо.
Он коснулся маленькой серебряной сережки:
— О-хо-хо. — Господи Иисусе, она должна была бы знать почему. Знает ли она? И он в ответ сообщил ей о своей наблюдательности: — Ты назвала свою собаку Баркисом.
Она сложила руки, вероятно, это был защитный жест, и этот жест подчеркнул ее женственные изгибы.
— Это превосходное имя для собаки.
— Да. Точно. — Он ухмыльнулся, потому что заподозрил, что она использовала это имя по той же причине, по которой он носил серьгу. Это была часть их истории — совместной истории. Он сменил тему, вспомнив те времена, когда музыканты играли в лагере. Рояль все еще стоял здесь, завешанный толстым мягким виниловым чехлом, застегнутым по бокам.
Он расстегнул чехол и открыл рояль.
— Как ты думаешь, он все еще работает?
— Я вызову настройщика, нам необходимо пианино, и чем скорее, тем лучше.
Она откинула крышку рояля, и из него выбежала мышь. Во всяком случае, он принял ее за мышь. Она двигалась так быстро, что он едва мог сказать, кто это. Он ожидал, что Оливия, как и любая женщина на ее месте, закричит. Вместо этого она просто подошла к одной из французских дверей и распахнула ее, мышь в панике выбежала из комнаты.
