— … ограду покрасили в чёрный цвет, чтобы в тон памятнику, — перечислял свои заслуги рабочий. По большому счёту парень мог собой гордиться. Придраться было не к чему.
— Если всё в порядке, то можете перевести оставшуюся сумму на счёт. Если есть вопросы, давайте обсудим, — нервничал хозяин ритуальной конторы, поглядывая на небо.
— Меня… всё устраивает, — шепнула Слава и присела на скамью.
Юрий стоял чуть поодаль за оградой. Он сочувствовал Славе, хотел утешить, согреть в своих объятиях и увезти подальше. Смотреть на неё, согнувшуюся от страданий, было тяжелее, чем самому испытывать боль. Вдалеке послышались приглушённые голоса. Юрий обернулся. От центрального входа тянулась скорбная процессия. Она свернула на соседнюю аллею. Из-за чёрной одежды люди сливались в единую массу.
— Того самого Хитрова хоронят, — вздохнув, сказал хозяин ритуальной конторы. — У нас крест и табличку заказывали. И венки. Тесен мир.
Его слова ударили Славу словно током. Она выпрямилась, напряглась. Её потянуло туда, к страдающим людям, чтобы своими глазами увидеть лицо ночного «голландца».
— В закрытом гробу хоронят, — бесцветно произнёс рабочий, опираясь на ограду. — Говорят, от лица ничего не осталось. Вроде как без шлема был.
Слава вспомнила фотографии с места ДТП. Шлем валялся недалеко от мотоцикла. Опять в душе появилось надсадное чувство обмана. Всё казалось театром: и люди со скорбными лицами, и гроб, и вырытая могила, и скорость похорон. Родные, друзья, близкие подходили прощаться с методичностью конвейера. Бросали ком земли на гроб. Только и слышалось бум-бум-бум. Ещё одну тайну прятали от докучливых глаз и лишних ушей.
— Я перечислю сегодня оставшуюся сумму. Спасибо, — сказала Слава, подгоняя мужчин хмурым взглядом. Ей все мешали.
— Хорошо. Тогда, до свидания…
Хозяин конторы увёл своего работника. Слава вопросительно посмотрела на Юрия, предлагая ему исчезнуть следом за ними.
— Даже не подумаю, — ответил он на её безмолвный вопрос и упрямо сложил руки на груди.
— Я хочу побыть одна.
— Побудь одна. Я не мешаю.
— Мешаешь, — нахмурилась Слава. Сейчас она меньше всего нуждалась в его присутствии. — Юр, оставь меня одну, пожалуйста. Мне надо поговорить с Егором. При тебе не могу.
— Да, конечно. Но не надейся, что я уйду далеко.
Бросив на девушку внимательный взгляд, Юрий медленно побрёл между оград. Он предполагал, в чём собиралась каяться девушка. Притяжение стало взаимным и никуда от него не деться, но между ними продолжал присутствовать невидимый третий, давящий на сознание Славы постоянно. Что бы она ни делала, куда бы ни шла, её преследовало чувство вины за то, что осталась жива.
«Сейчас начнёт каяться, что почти изменила ему с другим мужчиной. Если, конечно, поцелуй можно считать изменой. Два поцелуя. Нет, уже три. Дожил, считаю поцелуи. Краду их, как вор крадёт чужое. Но мне не нужно краденое. Мне нужно моё, — думал Юрий, выбирая место, где остановиться. Он обернулся и не увидел Славы на скамейке. Грудь пробило мощным ударом так, что кончился воздух. — Где ты?»
Он ломанулся обратно, но вовремя заметил скрюченную перед памятником фигурку и остановился в опасной близости. Всего метров пять-шесть. Так близко, что можно было услышать каждый шорох, но он не слышал из-за грохочущего сердца. Вид девушки на коленях отзывался в его душе тихим стоном. Ему хотелось крикнуть, что Егор не стоит таких мучений, но останавливало данное Жилину слово. Мармеладный монстр собирался сам поговорить со Славой, считая себя вправе иметь над обстоятельствами власть. Если, конечно, выживет. Жилину пришлось признаться, что болен и проходит лечение в Швейцарии. Прогноз вызвал скепсис у Юрия, знавшего о рисках операции. Выживали не более десяти процентов пациентов с таким заболеванием. Но у Жилина появилась цель — внук. Даже две цели: внук и месть. Юрий ни за что не согласился бы помогать, если бы не получил заверение в том, что дело касается жизни Славы, а ради неё он мог поступиться собственными желаниями.
— Почему, скажи? — донёсся до него полный отчаяния голос девушки. — Ты забрал мою жизнь. Ты отправил меня в ад. Ты разбил мою веру в любовь. У меня ничего не осталось. Вместо души дыра. А я хочу жить. Хочу дышать. Почему?
Её слова окатили Юрия, как ушат ледяной воды. Неужели, она обо всём догадалась? Но такого не могло быть. Он боялся услышать совсем другие признания, однако вопреки его мыслям, Слава не каялась, а обвиняла и при этом с любовью гладила портрет на памятнике. Каждое движение руки вызывало у Юрия протест и ревность. Проклятая ревность появилась с первого дня знакомства, когда он ещё не знал, кто муж Славы. В тот момент родилась дикая зависть к счастливчику, обладавшему настоящим сокровищем. Мысли о чужой жене забили мозг. Он чувствовал к ней влечение, которое перекрывало кислород и вызывало жажду. Потом как-то незаметно притяжение трансформировалось в зависимость и желание заботиться, оберегать. Сейчас он и сам не знал, как объяснить свои чувства. Слишком быстро всё закрутилось в безудержный смерч. Прошло всего несколько дней с момента роковой встречи, а мир уже перестал быть ярким, если рядом не было Славы.
«Надо спровадить её из города. И чем скорее, тем лучше. Пусть Жилин сам разбирается. Это его желание. Мне плевать. Может, у него в запасе десять жизней, а у Славы одна, и та не поймёшь какая. Угораздило же её вляпаться. Для чистой души слишком много зла», — рассуждал Юрий, следя за девушкой. Вот она поднялась с колен, обхватила себя руками, посмотрела в ту сторону, где несколько минут назад состоялось погребение Хитрова.
— Вы все умрёте, — сказала Слава и вышла за ограду.
Юрий ждал, когда она пройдёт несколько метров, что разделяли их, и задаст свой вопрос, и вновь оказался обескуражен, потому что Слава молча уткнулась лбом ему в плечо и тяжело вздохнула. На сегодня её сознание было опустошено.
— Домой? — тихо спросил Юрий, осторожно положив руку ей на спину.
— Куда угодно, но подальше отсюда. Ненавижу кладбища, — безжизненным голосом ответила она и позволила повести себя к выходу. Дрожь пробивала ослабевшее тело. От стягивающей боли в мёртвой петле перекашивалось лицо. — Всё равно здесь никого нет. Что толку говорить с камнем?
— Замёрзла?
— Нет. Мне кажется внутри меня вечная мерзлота.
— Однажды растает, — пообещал Юрий.
— Когда? — уныло спросила Слава.
— Скоро.
Они быстро добрались до машины и спрятались в ней, когда начал накрапывать дождь. С парковки разъезжались машины тех, кто хоронил Хитрова. Мужчины, женщины и никого из молодёжи, словно хоронили старика.
— Дорого-богато, — усмехнулась Слава, вспомнив скромную процессию на похоронах Егора.
— Небедно, — согласился Юрий. По лобовому стеклу елозили дворники, смахивая капли, но дождь не думал сдаваться. — Куда тебя отвезти?
— К тебе за вещами. Завтра к родителям уеду. Сделаю сюрприз.
— Верное решение. Я провожу тебя?
— Как хочешь.
— Хочу именно так, — сказал мужчина, выруливая с парковки. Он много, чего хотел. Например, провести ещё одну ночь, держа Славу за руку.
— Тогда проводи. Я привыкла к тебе. Странно. В последнее время у меня с друзьями проблемы. Вернее, у меня нет с ними проблем, потому что друзей нет. А ты есть. Странно. Я начала видеть в тебе мужчину, и это тоже странно. Может, ты прав и между нами не может быть дружбы? — устало рассуждала девушка. — И всё же, ты мой друг. Единственный друг. Друг, который знает слишком много. Мне уже пора бояться?
— На твоё усмотрение.
— Снимаешь с себя ответственность?
— В какой-то мере. Я позволяю тебе самой делать шаги. Но не жди, что меня не будет рядом.
— Вот это-то и пугает, — констатировала Слава. — Я боюсь, что однажды и тебя не окажется рядом. Не хочу привыкать.
— Поздно пить боржоми. Я привык к тебе. Я знаю, какой пастой ты чистишь зубы. Моей, — улыбнулся Юрий. Он мельком глянул на пассажирку. — И тебе нравится мой матрас.
