выдвижных ящичков шкатулки выпал и разлетелся на составные стеночки. Лежащие в нем фотографии рассыпались Ой блин, она что, еще и музыкальная была? Судя по лежащему отдельно круглому металлическому барабанчику от механизма – да…
– Кара, – я издаю тихий полузадушенный стон, оттираю дочь в сторону от несчастной пострадавшей вещицы, – ну как так можно?
Карамелька, которая и так за последние полчаса нахлебалась острых ощущений сполна, хватается за мой локоть и начинает тоненько хныкать.
А я… Мне её жалко, и шкатулку жалко, и вообще всех на свете жалко, только жалко в этой истории – отвратительный помощник.
Собираю фотографии, сидя на корточках, пока стоящий надо мной сердитый мальчишка сердито пыхтит.
Я не хотела их рассматривать, глаза как-то сами выхватывают. Светловолосая девушка с маленьким кульком на руках. Она же – с серой коляской. Она же держит на руках пухлощекого карапуза в костюмчике голубого зайца.Она же на линейке первого сентября, гордо улыбается, а стоящий рядом серьезный-серьезный Антон держит в руках красивый букет с мелкими розовыми розочками…
Господи, какой же ужас она испытывала в последний свой день… Не представляю даже…
Будто пощечина лично мне за нанесенный чужому ребенку ущерб – в пальцы будто бросается фото, на котором Антона нет. Зато есть Ройх…
Фото из ЗАГСа, на котором Вера и Ройх стоят в дверях зала торжеств. Он собранный, в черном жилете с атласными лацканами, она в белом платье…
Кажется, будто в душу мне вкололи с размаху огромный шприц лидокаина. Иначе почему она так немеет, лишаясь возможности хоть что-то чувствовать?
Собирая оставшиеся фотографии, заставляю себя не видеть, не разбирать, размывать картинку перед глазами. Это оказывается гораздо проще, куда сложнее стереть предательские капли из углов глаз так, чтобы никто не заметил.
Господи, Катя, ну только не начинай!
Хотя… Не поэтому ли я пыталась спастись от того, чтобы Ройх жил в квартире напротив?
Потому что сам он – нож в, казалось, уже зарубцевавшейся ране. И вот сейчас этот нож неторопливо провернулся вокруг своей оси.
– Прости нас, пожалуйста! – боль болью, а извиняться за выходку Карамельки приходится именно мне. И в глаза Антону смотреть тоже. И хлебать ненависть, оттуда дышащую. Ладно, я заслужила. В его глазах мы надругались над памятью о его матери. Я бы тоже такое не простила.
– Прости, – повторяю, протягивая собранные фотографии, развернув их вниз лицом, – шкатулку можно починить. Я знаю отличного мастера.
Антон… не говорит ни слова.
Он хватает у меня из рук фотки. Он дергает их к себе так люто, что удивительно, как не разорвал. Он срывается с места и уносится куда-то вглубь квартиры, оставив меня и Карамельку вкушать угрызения совести о совершенном вандализме.
– Что тут произошло? – удивленный голос Ройха за моей спиной – как еще одна затрещина. Онемение моей души добирается и до рук – я не чувствую ничего, когда собираю с пола части поврежденной шкатулки.
Когда встаю на ноги – смотрю не на Ройха, смотрю на Агнию.
У неё такой концентрированно желчный взгляд, в котором читается очень много впечатлений обо мне как о воспитателе. Ладно, хоть обо мне, а не о Карамельке…
– Объясни, пожалуйста, – прошу, хотя понимаю, что не особо имею права на это.
Но говорить с Ройхом я сейчас не хочу.
– А это ты куда понесла? – Агния стреляет ядовитым взглядом на шкатулку, неловко прижатую к груди локтем.
– Верну, – устало обещаю я, нашаривая ладошку Карамельки высвобожденной рукой, – после ремонта верну. Говорю же, знаю мастера.
Взгляд у Агнии становится снисходительно-ядовитым, в духе “ну хоть что-то ты сделать способна”.
Да и плевать мне на её взгляды, лишь бы появилась уже возможность, глядя прямо перед собой, протиснуться в дверь мимо Ройха и вытащить за собой Кару.
Только когда я сама захлопываю дверь своей квартиры, запираюсь на оба замка, а Кара убегает в детскую, чтобы там срочно на что-нибудь отвлечься – у меня появляется возможность стечь на корточки, сжимая пылающие щеки ладонями.
Перед пасынком Ройха стыдно до безумия.
Но перед Киром почему-то еще стыднее!
– Выходи, Леопольд!
В ванной такая мертвая тишина, хоть дверь вышибай, чтобы убедиться, что с Антоном все в порядке. Однако я не хочу разносить свежеснятую квартиру в первый же день. Тем более, что Агния оказалась из категории мнительных хозяек, обещалась периодически заходить, проверять.
В обычной моей ситуации я бы такую назойливую хозяйку послал, но сегодня было просто не до этого. Упустить шанс поселиться так близко к Катерине и нашей с ней дочери я просто не мог.
Да, пусть она не болела мной настолько сильно тогда, но… Это все равно была та возможность, от которой я не смог отказаться.
Хотя соседства дверь в дверь я не ожидал, конечно. Повезло.
Повезло бы, не будь у Катерины этого её жениха.
Тогда бы…
Ах, если бы да кабы, да во рту б грибы росли!
– Антоний, давай выходи, – снова барабаню в дверь ванной одной рукой. Свободной рукой слегка резковато перелистываю страницы лежащего на коленях блокнота. Блин, да сколько же за три года наросло в моем ежедневнике номеров телефонов?
А, вот оно!
Номер, выделенный розовым маркером. Даже помню день, когда я так вот его выделял.
Затея «достать Антона из ванной» и успокоить пока не представляется возможной, поэтому – я решаю дать ему просто тишину. Иногда именно тишина и нужна для успокоения.
– Юлий Владимирович, чем обязан?
Честно говоря, я так и не смог избавиться от своего предубеждения ко всему роду Капустиных как к явлению. И Игорь Андреевич, отец злополучной Анны, мне не нравился даже вопреки тому, что вопросы с его семейством я как будто разрешил, ущерб, нанесенный моей карьере, остался в прошлом.
И все-таки…
Это из разряда «если бы». Если бы придурочная малолетка не вздумала строить из себя великую интриганку – у нас с Катериной все могло быть совсем по-другому. Хотя бы в начале.
– У меня к вам вопрос не в бровь, а в глаз, Игорь Андреевич, – выкрутив учтивость на максимум, произношу я, – может быть, вы в курсе. Не искала ли ваша дочь питерский адрес Кати Ивановой?
С той стороны трубки некоторое время молчат. Так странно молчат, что у меня складывается ощущение – против меня иск готовят, о нарушении личного пространства, или что-то такое.
– А вы откуда знаете? – уже гораздо менее спокойно произносит Капустин-отец. – Вы видели Аню?
Час от часу не легче. Старый кавалер Капустины, за неведомым хреном
