расставленных ног.
— Как это делается? — очень внятно спросила она, глядя ему в глаза. Давыдов проглотил слюну. Что он может ответить сейчас, сразу и очень кратко? Он не мог придумать до сих пор, как тактично ей на это намекнуть, но оказалось, что его гениальный самородок сам обо всем догадывается.
Однако ее вопрос, видимо, был риторическим, поскольку Эля решительно отогнула верхний край его эластичных плавок и принялась экспериментировать. Она очень мягко и осторожно прикасалась к нему то чуть открытыми губами, то влажным расслабленным языком, время от времени отстраняясь и любуясь результатами своей работы. Затем слегка его захватывала, но тут же отпускала и продолжала наблюдения. Давыдову показалось, что сейчас его затылок проломит стену. Его, словно от электрического тока, били конвульсии, он впивался пальцами в матрац, с трудом подавляя желание придавить ее голову и достать до желудка.
Наконец она довольно глубоко его захватила, и Данил, опустив ладонь на ее затылок, не дал отстраниться снова. Он только слегка ей помог, и она сразу поняла, что надо делать. И делала она это великолепно! Данил ни разу не ощутил ее зубов, а ведь случайно куснуть могла даже Карина, чей опыт по этой части был чрезвычайно богат.
Но Эля — не Карина, она вообще явление другого сорта, она родилась специально, чтобы быть рядом с Данилом Давыдовым, и она всегда делает только так, как нужно ему. Она не похожа ни на одну из его прежних женщин. Она просто лучше их всех вместе взятых!
Она струится и извивается вокруг его тела, она всегда в движении, и даже если она пытается изобразить часть древесного ствола, она все равно живая! Она не совмещает в себе все лучшие качества лучших любовниц, она — сама по себе, и она — для него! Он, не задумываясь, променял бы все свои прошлые многочисленные и разнообразные связи на один только раз в этом влажном бархате ее податливого тела…
Он на мгновенье опоздал, утратив контроль от невероятных ощущений, и к моменту, когда резко поднял за виски ее голову, небольшую порцию его спермы она все же успела схватить.
Эля замерла на секунду, дожидаясь, когда он вдохнет наконец после столь успешной процедуры, и не зная, как протолкнуть в себя этот жуткий киселек. Она подняла к Данилу такое перекошенное, выразительное лицо, что он рассмеялся, поднося полотенце к ее губам:
— Плюй, чудо ты! Не глотать же этот кошмар!
Это было очень вовремя, Эля уже чувствовала, что начинает давиться.
— Фе!.. — вздрогнула она, освободив рот. — А ты откуда знаешь? Пробовал или рассказывали?
Данил не знал, как лучше ответить, и решил сказать правду:
— Пробовал. Интересно же, все-таки!
— Боже, с кем я связалась?.. — вздохнула Элина и пошла попить водички, а Давыдов с привычным уже выражением обожания смотрел ей вслед. Он и правда никогда не понимал, как можно получать удовольствие от того, что кто-то, делая над собой усилие, глотает выделения твоего организма, которые для этого совсем не предназначены, и делает вид, что это приятно. Кто-то, но только не она! Она не станет «делать вид», а ей и не нужно! Для него все равно не сделать и не придумать ничего лучшего…
***
Их следующая водная прогулка была явно последней, и когда они уже возвращались, не спеша двигаясь по грунтовой дорожке, ветер затих перед рывком, а на горизонте появилась свинцовая туча, быстро несущаяся с запада.
— Нас гроза догоняет! — сообщил Давыдов, когда послышался первый раскат грома. — Будет настоящий шторм. Останемся?
Улыбаясь, он взглянул на Элю и мгновенно переменился в лице. С ней творилось нечто странное. Она шла все медленнее, растерянно бегая глазами по земле.
Сверкнула молния, и Эля, остановившись, зажмурила глаза. После раската уже очень близкого грома она закрыла уши руками, а когда упали первые капли дождя, стала медленно приседать, словно ноги отказывались ее держать.
— Что такое?!. — подбежал к ней Данил, схватив за плечи и пытаясь заглянуть в опущенное лицо.
С новой вспышкой молнии Эля внезапно подняла на него полные ужаса глаза и стала кричать, что нужно срочно отсюда уходить, но не двигалась с места, лишь втягивая голову в плечи при каждом новом раскате.
— Скорее, скорее, Данил! Надо спуститься! Спрячься! Ай!.. — она переходила на визг.
Что еще ему оставалось делать? Он поднял ее и побежал к домику. Эля цеплялась за его одежду так, будто он тащил ее в море, на глубину. Но они были не в море! Данилу тяжело было нести ее и одновременно пытаться удержать ее руки, которые все время дергались и царапались. Наконец втащив ее в дом, он сел на кровать, стараясь отдышаться и не выпуская всхлипывающую Элю из рук, усадил ее к себе на колени.
— Все-все-все! Мы уже в доме… Ничего уже не случится.
Подняв голову, она посмотрела на Данила наивными заплаканными глазами и стала гладить его ладонью по щеке.
— Знаешь, гроза очень опасна. Я раньше тоже не боялась. Но на улице нельзя быть во время грома. И ты не выходи, хорошо?
— Хорошо, — Данил слизал с ее лица подсыхающую соленую капельку, — но это не так уж страшно, да и гроза уже закончилась. Просто дождь идет, и это надолго. Так что будем мы теперь сидеть здесь безвылазно.
— Вот и хорошо! — улыбнулась Эля. — Но ты опять весь мокрый!
Данил прекрасно ее понял и совсем не возражал, стягивая с себя насквозь промокшую одежду. Он уже приспособился к Эле и научился распределять энергию, продлевая удовольствие и ей, и себе. Сегодня он решил измотать ее хорошенько, чтобы, утомившись, она быстро уснула и забыла об этой чертовой грозе.
Давыдову это отлично удалось. Эле уже начинало надоедать, и она решила, что пора закругляться. Почувствовав, что Данил снова начинает останавливаться, она вместо того, чтобы замереть и расслабиться, слегка прогнулась, приподняв грудь, мотнула головой и, изображая прилив страсти, издала тихий стон, дернувшись навстречу сама. Теперь он уже остановиться не сможет, она знает, что делает.
Уже засыпая, лежа щекой на его жестком плече, Эля тихо спросила:
— А как тебя называют родители? По имени?
— Ну да. Даня. А мама — Данечка.
— Данечка? — хихикнула Эля. — Они, наверное, тебя очень любят, — вздохнула она и, прижавшись к нему сильнее, добавила: — Я тоже буду тебя так иногда называть…
У нее уже заплетался язык, и зажмурившись, Данил стиснул ее в крепких объятиях: пусть хоть так, но это ее первое признание!
Он тоже устал и уже почти отключился, как вдруг Эля, резко повернувшись,
