— Что?! — Глаза Себастьяна расширились от шока.
Я сбивчиво рассказала ему о той ночи, когда мы узнали о шантаже, когда мы прилетели обратно в Лос-Анджелес и Коннор напился.
— О черт, — простонал Себастьян и закрыл глаза.
— Обычно это замечательно, когда парень говорит тебе, что любит тебя, — с горечью сказала я.
Он посмотрел на меня так, словно ты слишком туп, чтобы тебе поверить.
— Дорогая, как человек с большим опытом работы в этом отделе — гей или, цитирую без кавычек, «натурал», это не имеет значения — поверь мне, когда я говорю тебе вот что: каждый раз, когда великолепный мужчина с ужасными семейными проблемами напивается в стельку и говорит тебе, что любит тебя, после того, как узнал тебя всего пару дней, через несколько дней будет драма с большой буквы «Д».
— Я не просила его говорить это, — прошептала я.
— Я знаю. — Голос Себастьяна стал мягче, сочувственнее. — Но у него есть тупой натуралистический эквивалент раскаяния покупателя. Он сказал слишком много, и теперь он в панике. Именно поэтому все эти вопросы репортеров о свадьбах и белых штакетниках не дают ему покоя.
Я наполовину вздохнула, наполовину всхлипнула.
— Что теперь будет? — спросила я.
— Ну что ж… Я могу сказать тебе вот что: чем сильнее ты цепляешься за него, тем более неловким это будет становиться. Так что ты можешь торчать здесь неделями или, возможно, даже месяцами, наблюдая, как он медленно превращается в эмоционального зомби, или ты можешь покончить с этим на своих условиях, когда захочешь. — Он озамолчал и уставился на меня. — Почему ты улыбаешься?
— После того, как мы расстались в первый раз, я думала о себе как об эмоциональном зомби. Но тот, который нуждался в объятиях, — смущенно объяснила я.
— Ну, Коннору не нужны объятия, ему нужен пинок под зад.
Я рассмеялась, но смех этот умер быстрой смертью. Я умоляюще посмотрела на Себастьяна.
— Что я должна делать?
Себастьян на несколько мгновений задумался. Я видел, как вращались колесики, пока он, наконец, не пришел к какому-то выводу.
— Оставь его. Как можно скорее.
— Что?! — Я уставился на него.
— Я что, заикался? — язвительно спросил он.
— Но почему?!
— Потому что всегда лучше быть тем, кто сбежал, чем быть тряпкой у двери. Прямо сейчас он боится, что прикован к тебе наручниками — из-за того, что он сказал, из-за того, что ты для него сделала, — и это заставляет его паниковать и вести себя совершенно иррационально. Ему следовало бы больше бояться потерять тебя, но сейчас это даже не входит в его планы. Он не может разглядеть лес за деревьями, потому что его голова в дупле.
— Так… ты говоришь, я должна заставить его бояться потерять меня?
— Вот именно. Ты не удержишь мужчину, сказав ему, что боишься его потерять. Ты удерживаешь его, заставляя бояться, что он потеряет тебя.
— И что потом?
Себастьян пожал плечами.
— Может быть, это будет тем пинком под зад, который ему нужен, чтобы увидеть, что ты не какой-то там шарик на цепочке, что ты та, кто ему нужен. И если он не сделает шаг вперед, он потеряет тебя.
— Но ты сказал, что он ненавидит ультиматумы! Ты сказал, что женщины хотели большего, чем он был готов дать, а он всегда их бросал…
— Я сказал оставить его, я не говорил ставить ему ультиматум. Миранда бросила его, и он был совершенно разбит. И эта сучка ему совершенно не подходила. Яд в красивой бутылочке. Ты…
Здесь он остановился, склонил голову набок и оглядел меня с ног до головы.
— Ну, ты далека от совершенства, но ты чертовски лучше любой другой женщины, которую я видел с тех пор, как приехал сюда. К тому же у тебя есть потенциал.
Я прищурилась и саркастически пробормотала:
— Спасибо за вдохновляющую речь.
Он пожал плечами.
— Я называю это так, как я это вижу.
— Я должна просто попрощаться с ним?!
— Ну, не говори глупостей по этому поводу. Держи дверь открытой, когда будешь уходить. Не будь стервозной или холодной, но ты должна провести черту на песке и быть готовой придерживаться ее. Поговори с ним, на всякий случай, если я что-то не так понял, в чем я серьезно сомневаюсь, но будь тверда. Скажи ему, чтобы он пришел навестить тебя, когда разберется со своим дерьмом, но что ты не будешь ждать вечно.
— Но… он миллиардер с неограниченным выбором. Я… А я никто.
Себастьян посмотрел мне прямо в глаза.
— Так думает половик, а не тот, кто сбежал. И нет, у него нет безграничного выбора женщин, по крайней мере, тех, кого он на самом деле любит. Но почему он должен хотеть быть с женщиной, которая ходит вокруг да около и ноет: «Бедная я, что он вообще может во мне любить?»
Я вздрогнула.
— Ой.
— Я называю это так, как я это вижу. — Он снова пожал плечами.
Я сидела там, прокручивая в уме эту возможность. Мысль о том, чтобы сделать это, была ужасающей, выворачивающей душу, мучительной… Но…
— Ты думаешь, это сработает?
— Честно говоря, я не знаю. Я полагаю, если ты сделаешь это, у тебя может быть двадцатипроцентный шанс. Может быть.
— А что, если я останусь?
— В лучшем случае один процент. Кроме того, если это не сработает, что ж… по крайней мере, ты должна уйти на своих собственных условиях.
Мой язвительный голосок прошептал что-то мне на ухо, и это было достаточно зло, чтобы я не могла его проигнорировать.
— Ты просто пытаешься избавиться от меня?
— Милая, если бы я хотел избавиться от тебя, я бы не стал рассказывать тебе о том, как сильно он любит ультиматумы. Я бы посоветовал тебе пойти к нему и потребовать, чтобы он сдался по-твоему. Может быть, даже сказать ему, чтобы он надел тебе кольцо. Он бы наверняка вышвырнул тебя вон. Или я бы просто сказал тебе, что это ерунда, просто остаться здесь навсегда и переждать это. Я, конечно, не дал бы тебе лучшего плана игры, какой только мог придумать.
Все, что он говорил, звучало как правда.
Даже если вначале он едва терпел меня и все это время периодически бывал стервозным, Себастьян всегда был честен в том, что он думал. Иногда это бывает мучительно. Теперь не было причин сомневаться в нем.
Я печально покачал головой.
— Я не знаю, настолько ли я храбрая…
— Ты справишься. — Его голос был уверенным, решительным.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты сожгла все мосты, чтобы Коннор мог заняться своей маленькой штучкой с солнечной энергией.
— Это не «маленькая штучка с солнечной энергией», — горячо запротестовала я, — это поможет миллиардам людей…
— И это его мечта, — добавил Себастьян слащавым голосом, как у-у-у, Лили и Коннор, сидящие на дереве…
— …и это его мечта, — согласилась я, чувствуя себя глупо.
Себастьян ткнул в меня пальцем.
— Это прямо здесь? Это «это его мечта, и ему это нравится, поэтому я должна сделать его счастливым»? Вот почему он такой гребаный идиот.
— Это то, за что, что я тебе нравлюсь?
— Нет, дурочка, за то, что бросил тебя.
У меня защемило сердце, но уголок рта слегка приподнялся.
— Я, конечно, не сделал бы того, что сделала ты, — сказал Себастьян.
Еще несколько слов Коннора прокручивались у меня в голове:
«Они друзья, и я бы позаботился о них, если бы что-то случилось. Но если бы мне пришлось пожертвовать ими сегодня, я бы так и сделал».
— Да, но это было просто то, что я сдалась… неважно, — сказала я.
— Неважно?! Я думаю, ты имеешь в виду свою жизнь, — отрезал Себастьян. — Это снова говорит коврик у двери.
Я не хотела вступать в спор, поэтому просто сказала:
— Я не знаю, смогу ли я вынести его потерю.
— Что ж, дорогая, — небрежно сказал он, — если ты ничего не будешь делать и просто будешь придерживаться намеченного курса, ты его уже потеряла. Это всего лишь вопрос времени.
Это все еще был голос Себастьяна, высокий и слегка женственный, но то, что я услышала, с таким же успехом могло быть церковными колоколами, глубокими и зловещими, звенящими во время похорон или предвещающими какую-то надвигающуюся гибель.
