На ее коже появился красивый румянец, пока она по шею утопала в простынях. Я начинаю стягивать их с нее, желая прикоснуться, почувствовать, но она внезапно просыпается и хватается за материал, расширенными глазами глядя на меня со смесью шока и ужаса.
— Что ты делаешь? — она хрипит, ее голос болит от криков и неровный после сна.
— Амелия?
Она качает головой.
— Нет, ты не можешь.
Я вскидываю брови.
— О чем ты говоришь?
— Ты не можешь меня увидеть! — она вскрикнула.
Исчезла женщина, наполненная желанием, и вместо нее появилась та, в глазах которой было слишком много страха. Костяшки пальцев побелели от хватки, которой она вцепилась в простыни, укрывающей ее полностью.
Я поднимаю руки вверх, смущенный.
— Хорошо. Хорошо, успокойся.
Она сглатывает.
Медленно, чтобы не спугнуть ее, я поднимаюсь с кровати и иду к своим ящикам, доставая оттуда рубашку с длинными рукавами и протягиваю ей.
Она осторожно берет ее и смотрит в ожидании.
— Ты хочешь, чтобы я повернулся?
Она кивает.
Я только что трахал эту женщину шестью разными способами, но поворачиваюсь, давая ей пространство. Я слышу шорох постельного белья и одежды, прежде чем она говорит.
— Хорошо.
Я поворачиваюсь и вижу, что она сидит, простыни лежат у нее на коленях, а ноготь большого пальца зажат между зубами.
— Мне очень жаль.
Я смягчаю вздох, пересекая пространство. Она не запрещает мне сесть рядом с ней или потянуться вперед, чтобы провести рукой по ее щеке. Она обнимает меня, закрывая глаза.
— Я просто хотел разбудить тебя, чтобы ты приняла душ, прежде чем мы уснем. Нам нужно помыть тебя.
— Я не могу уснуть, — она открывает глаза, поворачивает лицо к моей руке и целует мою ладонь, от этого движения у меня защемило сердце. — Мне нужно вернуться к Линкольну. Я приму душ в своей комнате.
— Тебе нечего стыдиться передо мной, Амелия, — я провожу большим пальцем по ее губам. — Ты прекрасна.
Она отстраняется.
— Я в порядке, я просто пойду.
— Амелия.
— Я в порядке, Габриэль.
— Почему ты прячешься от меня?
— Я не прячусь! — она огрызается.
***
Она закрывается от меня, но я стараюсь не давать.
Я снимаю напряжение в тренажерном зале, пока Атлас не сообщает мне, что сегодня утром они поймали двух мужчин, пробирающихся через пристань, в фирменных черных костюмах и масках тех, кто нападал на мой город в последние несколько недель.
Инцидент в казино все еще был в моей памяти, сообщение и знакомый голос были на первом плане.
Я натягиваю на голову футболку и спускаюсь за братом в подвал, где нахожу их подвешенными, а кровь моих предыдущих пленников все еще пачкает пол.
Энцо сегодня не было, но это не страшно. У меня были другие методы.
— Привет, мальчики, — улыбнулся я.
Маски были сняты, и я увидел лица двух своих людей. Недавно принятых и молодых.
Атлас стоит у меня за спиной, сложив руки. Они смотрят на него с мольбой.
Интересно.
В моей голове начали зарождаться подозрения, но я был лидером и не стал бы слепо обвинять без доказательств и свидетелей.
Я бы брал пленных, ожидая, что один из них заговорит, И хотя я вырос в семье с собственными правилами, некоторые люди не воспринимали их всерьез.
Близнецы вполне могут быть теми самыми людьми, которые делают из меня врага. И если бы это было так, я бы их убил, братья они или нет.
— Я понимаю, вы молоды, вы новички, может быть, вы еще не до конца все поняли, — я сажусь на стул, опираясь лодыжкой на колено. — Но вы же знаете, что я делаю с предателями?
— Да пошел ты.
— Я могу тебе пообещать, что с кем бы ты ни работал, они ничто по сравнению со мной.
Тот, что слева, переводит взгляд на Атласа, потом на меня.
— Мы ни с кем не работаем.
Я улыбаюсь.
— Ты думаешь, что я дурак?
Они молчат. Я наклоняюсь к столу и беру со столешницы маленький нож, надавливая самым кончиком на палец, но не настолько сильно, чтобы прорвать кожу.
— Я предлагаю вам сделку, — говорю я им. — Вы назовете мне имя, и я оставлю одного из вас в живых.
— Я не крыса, — огрызается тот, что слева, и сплевывает.
Не дав ему возможности сказать что-либо еще, я бросаюсь вперед и всаживаю нож ему в горло. Его глаза расширяются, и кровь заливает мою руку, пока я держу нож, вдавливая в него. Тот, кто висит рядом с ним, кричит, бьется об ограничители, удерживающие его в подвешенном состоянии.
Я наслаждаюсь тем, как жизнь уходит из глаз предателя, и только когда его голова запрокидывается вперед, а грудь замирает, я выдергиваю нож из его горла и медленно делаю шаг в сторону, становясь прямо перед другим.
Его лицо бледно, глаза расширены, и он пытается скрыть свой страх за рычанием, но это так же плохо, как и его игра в крутого парня.
— Открой рот, — приказываю я.
— Пошел ты!
Это была его ошибка. Я засовываю внутрь нож, прижимая лезвие к его языку и даю ему почувствовать вкус крови его друга.
Я делаю это осторожно, чтобы случайно не отрезать ему язык, мне нужно, чтобы он заговорил, в конце концов. Он кричит, сопротивляясь лезвию, а когда я выдергиваю его, то парня рвет на пол: кровь, слюна и содержимое его желудка брызгами падают на бетон.
— Мне кажется, тебе не понравился вкус, — говорю я ему, перешагивая через беспорядок к его мертвому другу. — Атлас, сделай одолжение, поверни его голову в мою сторону.
Атлас молча подходит и поворачивает лицо парня в мою сторону, заставляя его смотреть, как я медленно ввожу лезвие в горло мертвеца, все еще истекающего кровью. Звук хлюпающей плоти и мышц смешивается с его рвотными позывами и хныканьем.
— Дело в том, — бесстрастно говорю я, покачивая лезвием и покрывая им сталь. — Что мы, люди, считаем себя несокрушимыми. Мол с нами ничего не может случиться, но видишь, какая мягкая эта плоть? Видишь, как легко ее разрезать глубоко и ровно?
Я слышу, как он бьется, вырываясь из рук Атласа.
Я достаю нож и поворачиваюсь, обнаружив, что Атлас уже держит рот парня открытым. Я медленно ввожу нож внутрь, давая ему почувствовать вкус, ощутить, как кровь покрывает его язык. Даю ему понять, что происходит с теми, кто идет против гребаных Сэйнтов. Мы — короли, которые сидят на троне, семья, которая правит, и те, кто против нас, будут страдать.
Вот только я не знал, что он действительно захочет умереть. Никто не хочет. Это неизбежно, и как раньше, когда мы считали себя несокрушимыми, мы пытались избежать смерти, делая вид, что конец не наступит для всех нас. Поэтому я не ожидаю, что он приложит все свои силы, чтобы оттолкнуться от Атласа и всадить нож в горло.
Я не успеваю вытащить его, и лезвие протыкает горло.
Он булькает и захлебывается, изо рта льется кровь.
— Нет! Cazzo (прим. пер. — Черт)! — кричу я, потянувшись к веревкам. — Позовите Девона!
Атлас выбегает из комнаты, когда я дергаю парня и укладываю его на пол, но я не знаю, что делать, а мне нужна была эта гребаная информация! Черт.
— Merda (прим. пер. — Дерьмо)!
Кровь свободно льется, заливая парня. Она течет из его рта, по щекам, но глаза, они улыбаются, как будто он победил.
— Stonzo (прим. пер. — Мудак)! — кричу я.
Девон прибегает вместе с Атласом, бросает взгляд на мужчину и насмехается.
— Он мертв.
— Тогда, блядь, спаси его! Мне нужно имя!
— Он разорвал дыхательное пути, я не могу это исправить.
В ярости я бросаюсь на тело. Я бью кулаком в лицо парня, один удар, второй, превращая его в окровавленное месиво. Мужчины просто стоят и смотрят, как я реву от злости, а потом пинаю тело и выбегаю из подвала. Я не стал отмываться от крови и снова отправился в спортзал. Мой кулак летит в грушу, кровь размазывается по материалу, а по костяшкам пальцев пробегает боль. Я разбил их о его лицо, а удар еще больше разорвал раны.
