Я наклонился, поставив нас нос к носу, достаточно близко, чтобы мои слова нельзя было перепутать.
— Еще раз пригрозишь мне, и я отрежу твой чертов язык, — мой голос был тихим спокойным, как глаз бури. Он и был бурей.
— О, это была не угроза, — его рот искривился в злобной ухмылке. — Я полностью намерен выполнить ее.
Я откинул голову назад, чтобы встретиться с его глазами.
— Она послала тебя сюда, чтобы сказать это? Она просила только об одной ночи? Потому что если это были не ее слова, то я понятия не имею, какого хрена ты сейчас находишься в этой комнате.
— Она понятия не имеет, чего хочет, потому что то, что ты сделал с ней, когда она была с тобой, так ее заебало, что она не может здраво мыслить.
— Я думаю, это ты понятия не имеешь, чего она хочет. И это тебя заебало, — я сжал челюсть. — Потому что ты знаешь: что бы ты ни делал, эти четыре года связали нас с Лирикой так, как ты никогда не сможешь понять.
Он отвел руку назад, чтобы ударить меня, но я схватил его кулак в воздухе.
— Прекрати быть таким чертовым эгоистом, Линкольн, — я дернул его руку вниз. — Дело не в тебе. Дело даже не во мне, — ярость накатывала на него волнами с каждым моим словом. — Речь идет о ней.
Он уперся руками мне в грудь, толкая меня назад.
— У тебя хватает наглости называть меня эгоистом? — он снова толкнул меня, но на этот раз я был готов к этому. Я не сдвинулся с места. — Ты думаешь, у тебя есть связь? Ты, блядь, изнасиловал ее! — он практически с пеной у рта кричал на меня.
В одно мгновение я бросился на него, набросился на него с полной силой, пока он не оказался прижатым к стене, а моя рука не обхватила его горло.
— Что я тебе говорил об этом гребаном слове? — я сжала сильнее.
Он поднес руку к моему лицу, потянулся к глазам, но я увернулся.
Я сжал сильнее.
Его другая рука потянулась к моему горлу, но у него не хватило сил, чтобы причинить вред.
Он был бойцом, обученным побеждать.
Я был убийцей. Смерть была моим шедевром.
— Остановитесь! — голос Лирики пронесся по комнате, прорвав безумие, разрушив напряжение.
Мы оба опустили руки и повернулись к ней, стоящей в дверях. Ее глаза были расширены. Ее дыхание было таким же неровным. Рука Линкольна поднеслась к горлу, он кашлял и задыхался. Моя грудь вздымалась от адреналина.
— Остановитесь, — повторила она, на этот раз тише. Она шагнула к нам. — Я никогда не хотела этого.
Я отодвинулся от Линкольна и приблизился к ней. Он оттолкнулся от стены. Светло-розовая футболка, в которую она была одета, едва прикрывала ее зад. Из-под нее выглядывали идеально чистые трусики из белого хлопка. Тугие бутоны ее сосков упирались в тонкую футболку.
Всегда ли она так спала?
Спала ли она так, когда жила со мной?
Я сделал еще один шаг к ней. И еще один. И еще. Пока не оказался в сантиметрах от нее. Пока не оказался достаточно близко, чтобы увидеть, как пульсирует одна маленькая жилка на ее шее. Пока не оказался достаточно близко, чтобы провести пальцами по ее волосам.
— Тогда скажи нам, чего ты хочешь, — я дернул ее за волосы, не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы обнажить ее горло.
Линкольн теперь был рядом с нами. Энергия гудела и бурлила между нами — всеми тремя. Наша кровь, воздух и все между нами было наполнено гневом, предвкушением и похотью.
— Я хочу показать тебе, что он не эгоист, — она облизала губы, затем перевела взгляд на Линкольна. — И я хочу показать тебе, что все, что он когда-либо делал со мной, было потому, что я этого хотела, — она хотела, чтобы он знал, что я не насиловал ее.
Боже, она была чертовски совершенна прямо сейчас, используя свое тело в качестве мирной жертвы для нас обоих. И я бы принял это. И Линкольн тоже. Потому что мы были жадными. Потому что мы оба хотели ее, как бы мы ее ни получили, и если это означало разделить ее, то так тому и быть. Мне было наплевать, что доказывать ему, но ей — да. Ей это было нужно.
Я ослабил хватку на ее волосах.
— Есть только один способ сделать это.
Моя вторая рука нашла впадину на ее спине, прямо над задницей, и я прижал ее тело к своему. Невозможно было ошибиться в том, как она на меня повлияла. Мой член, до боли твердый, прижался к ее бедру. Она обмякла во мне, ее тело было таким чертовски податливым. Гнев, который был несколько минут назад, улетучился, сменившись потребностью — потребностью обладать ею, ублажать ее, трахать ее рот, пока по ее лицу не потекут слезы, смотреть, как кровь приливает к поверхности ее кожи после того, как я шлепнул ее по заднице.
Я заправил ее волосы за ухо. Это была последняя нежная вещь, которую я мог бы сделать прямо сейчас.
— Теперь его очередь смотреть.
ГЛАВА 30
Теперь его очередь смотреть.
Мой взгляд метнулся к Линкольну. Выражение его лица было твердым, как камень, а в лесных глазах полыхал огонь. Без слов я умоляла его понять. Мне это было нужно — нам всем нужно, — но я никак не могла этого сделать, если он не был в порядке.
Грей потянул меня вперед, запустив руку в мои волосы. Затем он провел языком по шву моих губ, ища вход, в то время как мои глаза не отрывались от Линка. Я прильнула к нему, давая разрешение. Я открылась для него, позволяя его языку исследовать, смаковать, покорять. Его хватка усилилась. Наши языки столкнулись, танцуя друг с другом в идеальном ритме. Я стонала в его рот, выгибаясь всем телом навстречу ему.
А потом появилась другая рука, более грубая, схватила меня за подбородок и заставила отстраниться от рта Грея.
Грей не протестовал, когда Линкольн наклонился и приблизил свой рот к моему. Это не было медленным притязанием. Это было нетерпеливое обладание, скрежет зубов, языков и синяков на губах. Другая его рука обхватила мое бедро, впиваясь в плоть. Руки Грея не двигались. Они все еще были в моих волосах, на моей спине, пока Линкольн поглощал мои стоны.
Голос Грея звучал у меня над ухом.
— Хочешь нас обоих, голубка?
Я оторвала свой рот от рта Линка, задыхаясь от его поцелуя, от обоих их поцелуев. Я обняла оба их лица, глядя назад и вперед на два самых красивых зрелища, которые я когда-либо видела. Мой взгляд метался от синих морей к зеленым полям. Кожа Линкольна была гладкой под моими прикосновениями, а россыпь волос вдоль челюсти Грея щекотала мою ладонь. Я хотела заморозить время, растянуть этот момент на вечность, закрепить память о них двоих в моем мозгу.
— Да, пожалуйста.
Что-то в моем ответе вызвало у Грея нервную реакцию. Его челюсть напряглась. Его глаза потемнели, когда он произнес шепотом проклятие:
— Черт.
— На кровать, — сказал он, прорываясь сквозь шум нашего сбивчивого дыхания.
Я повиновалась. Его тон не оставлял другого выбора.
Мое тело пылало, когда я легла на мягкий бежевый плед. Ткань была прохладной на моей коже. Я делала это. Мы делали это.
Я чувствовала себя разбитой, нервной и паникующей. Мои щеки пылали. Тревога холодом пробежала по моим венам. Голоса шептали мне на ухо, говоря, что я не должна этого хотеть. Но я хотела. Боже, я хотела.
Грей стоял на краю кровати, глядя на меня.
— Раздвинь ноги, — сказал он голосом, который соответствовал темноте в его глазах.
Я раздвинула колени и облизала губы, не обращая внимания на шепот и слушая только его.
— Наша милая птичка уже мокрая, — сказал он, глядя на меня, но обращаясь к Линку.
Птичка. Конечно. Он уже дважды называл меня голубкой. Линкольн называл меня птичкой. Это был его способ сплести нас вместе, сделать меня своей.
— Видишь, как она промокла через трусики? — продолжал Грей, и Линкольн застонал. — Тебе нужно кончить, милая голубка?
Больше всего на свете. Я изголодалась по нему.
