— Стараюсь, — пробубнила Нина. — А ты?
Очевидно, ее вопрос прозвучал с неожиданной для Акселевича интонацией, и он насторожился. Как всякому философу, Борьке порой недоставало самого обычного благоразумия. Только Нина этого не замечала. Для нее Борис был умен вдвойне: своим собственным умом и умом, который ему Нина и все остальные влюбленные девушки дружно приписывали. В их представлении он знал даже то, чего никогда не знал.
Стремясь к деланой учтивости, он порой достигал удивительной изысканности.
— Материал плебейский, — иронически говорил Борька о себе, — зато покрой аристократический.
В нем не было высокомерия, и, казалось, к себе он относится с большой долей иронии. Впрочем, как и во всем остальным.
— Вот тебе и вот… — тревожно пробормотал он. — Ты о чем, Шурупыч?
— Да все о том же! Придумываю, что тебе подарить на свадьбу.
— В-вопрос можно? Н-на какую свадьбу? — споткнулся Борька.
— Ну, ведь ты когда-нибудь женишься…
— Ха! А если нет?
— Такое все-таки может случиться. — Нина была странно настойчива.
Борис сел на диване.
— Не волновайся… Обожаете вы, девки, любые истории размазывать! Только терзаете себя и других. Про такие дела забывать надо! Где начало того конца, которым оканчивается начало?
— Это не ответ, — отозвалась Нина.
— Да, но зато мудро! И вообще каждый сам знает тяжесть и меру своих грехов. Окружающие о них часто даже не подозревают.
— А это откуда?
— Из личного опыта. Особь статья! Шурупыч, спи безмятежно. Что тебе неймется?
— Зато ты чересчур уж спокоен. — Нина сдерживалась с трудом.
— Ха! Иногда мне говорят как комплимент: «Ты такой спокойный!» Но полный покой — только в гробу. Соответственно человек, достигающий в жизни полного покоя, тем самым противостоит самой жизни. И это — тоже истина, другая ее сторона. Крайности опасны с обоих концов.
— Послушай, Боб… — начала Нина и замолчала.
Акселевич казался ей неуязвимым, как воздух.
— Ваш покорный слуга, — отозвался он. — Всех людей можно разделить на две категории. На тех, кто спрашивает, и на тех, кто отвечает. Большинство людей считает неразрешимыми проблемы, решение которых их мало устраивает. И они непрерывно задают вопросы, хотя правдивые ответы им совершенно не требуются. Я жду…
— Нет, ничего. — И Нина повесила трубку.
Может быть, зря она тогда не поговорила с Борькой начистоту?…
Утро было прозрачным. Настоящий умиротворенный летний крымский рассвет, в своем оптимизме никогда не предполагающий ничего плохого. Нина и Борис встали рано, чтобы идти на пляж, где после восьми уже начинались жестокие битвы за место под солнцем.
И вдруг в калитку вошел Шурупов. «Он мне снится?» — подумала Нина.
— Закрой рот, Нина Львовна, кишки застудишь! — привычно пошутил отец.
Борька невозмутимо вытер белые усы — на завтрак пили кефир — и вежливо раскланялся.
— Как ты нас нашел? — недоуменно спросила Нина.
— Ты давала матери телеграмму с адресом, — снисходительно объяснил отец. — Я всегда говорил, что ты без царя в голове.
Он стал совсем лысый, отметила про себя Нина. И головы уже теперь вовсе не видно: один живот торчит.
— Вопрос можно? Что случилось? — спросил Борис.
— Нужно срочно лететь в Москву, — объявил отец. — Мать просила тебя привезти. Там… — он слегка замялся, — плохо с Женей…
— Женька заболела?! — Нина стремительно сорвалась с места. — Я сейчас! — И метнулась в дом.
Борис вошел вслед за ней. Некоторое время он безмятежно наблюдал, как Нина бросает в открытый баул свои немногочисленные вещи: сарафанчик, два платья, шлепанцы… А потом присел на стул и закурил.
— Шурупыч, не суетись. Давай сначала выясним, что там случилось с Женей. Может, твое присутствие в Москве пока не обязательно. Мы ведь только что приехали…
— Обязательно! — сказала Нина, не глядя на него. — Раз мама прислала отца, значит, там плохо! Они не виделись сколько лет… Она бы ни за что к нему не обратилась, если бы не беда.
— Насчет стольких лет ты можешь и не знать, — проворчал Борька. — Неужели ты думаешь, что родители тебе все рассказывают?
Нина в замешательстве села на пол:
— Да нет… Ерунда… Мама отца не переносит…
— Как и ты, — буркнул Борис.
Нина никогда ему ничего об отце не рассказывала.
— Это правда. — Она покраснела. — Как ты догадался?
Борис выразительно хмыкнул:
— Сие нетрудно. Я всегда говорил, что у тебя все написано на лице. Я поеду с тобой.
— Зачем? Оставайся… Вдруг я через неделю вернусь…
— Сомнительно, — протянул Борька и тоже стал собираться.
В симферопольском аэропорту Нину смутило то, как быстро отцу продали в самый сезон три билета на ближайший рейс. Отец показал какую-то бумагу, и Борис, мельком глянув на документ, странно отвел глаза, но ничего не объяснил по-прежнему недоумевающей Нине. В самолете он взял ее за руку.
— Где начало того конца, которым оканчивается начало… — пробормотал Борька.
Нина не отозвалась. Она думала о Женьке.
— Ну, едем! — поторапливал всех брат Бориса. — Едем к нам! Отец с матерью ждут. Напрасно мы устроили в кафе… Надо было сразу дома.
Сестра что-то продолжала бормотать. Помешалась, с жалостью подумала Нина. К ней подошел Леонид, старательно пряча глаза.
— Тебе не нужно туда ехать… Нельзя…
Нина не поняла.
— Как это — не нужно? Почему нельзя?
Ленька принялся с еще большим упорством разглядывать пол.
— Нинка, вечно ты со своими шурупами, как говорил Борис… Ну зачем ты дала телеграмму Зинаиде? Кто тебя просил? Алла слышать о ней не хочет… Она и попросила меня тебя не привозить. Запретила… Ольга Викторовна тоже Зину не переносит.
— Да они ведь ее ни разу даже не видели! — не выдержала Нина. — Как же так можно?! И Зина — жена! То есть вдова… Какое у них есть право не сообщать ей о Борькиной смерти?! Это бесчеловечно!
Леонид виновато потоптался на месте.
— Ты прости… Но ты к Акселевичам не поедешь…
— Значит, они теперь и меня не переносят?!
Нина схватила в охапку свое пальтишко и вылетела на улицу. По щекам рванулись слезы. Она так хотела видеть Алексея Демьяновича, так хотела посидеть с ним рядом, поговорить…
«Вот тебе и вот!» — сказал бы сейчас Борис.
— Борька, Боренька! — заревела Нина и бросилась к автобусной остановке.
Метнувшаяся следом Маргаритка не успела поймать подругу.
Какой-то подвыпивший мужик уступил зареванной Нине место.
— Эх, дамочка! — грустно сказал он. — Всех слез все равно не выплакать… Приберегите на будущее. Я читал: плакать полезно.
