— Хорошо, папа. Я скажу тебе… Это из — за тебя… Фоксхолл… этот зал заседаний полон придурков… — произношу «зал заседаний» как какое — то ругательство. — Фоксхолл никогда мне не подходил. Я никогда не был создан для этого дерьма. Я имею в виду, представь меня… ответственным за кучу публикаций, обслуживающих богатых и избалованных: тех неблагодарных материалистов, чьи задницы так плотно сжаты, что легко превратят полный карман песка в алмазы. Терпеть не могу этих людей.
И знаешь почему? Потому что я был одним из них: избалованный подросток, у которого нет ничего, кроме денег и времени, чтобы тратить их впустую. Я пытался пойти по твоим стопам. Пытался… и всё время терпел неудачу… потому что это не моё. И никогда не было моим. Но ты сделал для меня кое — что хорошее, папа. Привил мне интерес к исследованиям: стремление искать больше и лучше. Ну вот, теперь я нашёл. И это всё, что мне нужно. Я покончил с этим дерьмом, пап. Мне надоело быть твоим лакеем. Я начинаю свой собственный бизнес. И я закончил с издательством «Фоксхолл».
Замолкаю, и в комнате воцаряется тишина. Ну, за исключением приглушённых звуков от Грега, всё ещё катающегося по ковру.
Я готов к удару. Отец всегда был сукиным сыном. Не могу представить, как его это разозлило. В своё время я видел, как он сбивал с ног одного — двух мужчин. Это могло разозлить его настолько, что он ударит меня.
— Неужели… — наконец произносит он. Не столько вопрос, сколько обвинение. Он упирает руки в бока и опускает голову, громко выдыхает, и снова смотрит на меня. — Ну, самое время, чёрт возьми.
Резко моргаю, пытаясь осознать, что только что услышал:
— Погоди… Что?
— Фоксхолл был моим делом, моим ребёнком. И ты… ты мой сын, моя плоть и кровь. Я знал, что однажды соперничество между вами станет слишком сильным. У вас с Фоксхоллом не было возможности сосуществовать в одном пространстве. Так устроена жизнь. Ты сражался с Фоксхоллом больше, чем если бы он был твоим братом. Но позволь кое — что тебе сказать. Этот зал заседаний, полный придурков… Это мой зал, моя фишка. Я никчёмный, высокомерный, снисходительный ублюдок, и знаю это… Но я все ещё король, «король мудаков». На троне действительно нет места для «принца мудаков»… — он почти ухмыляется. — Я ждал, когда ты полностью раскроешь свой потенциал. И на это ушло много времени, скажу я тебе. Конечно, мне хотелось, чтобы ты взял бразды правления, когда я закончу с этим, но так было раньше. Когда ты дрейфовал вокруг, почивая на лаврах… Я не спускал с тебя глаз, сынок. Ты изменился. Уехал в Теннесси и вернулся оттуда мужчиной…
Это звучит как оскорбление, но для любого, кто знаком с Виктором Фоксом, это на самом деле огромная честь. И я не стану гасить чувство в его глазах: какое — то странное чувство, подозрительно смахивающее на гордость.
И тогда происходит немыслимое:
— Ты молодец, Брендон. Ты отлично поработал. — Комплимент. Настоящий комплимент.
Однако эффект от этого быстро ослабевает, запятнанный… голосом Грегори Сирса. Он поднимается на ноги, согнувшись пополам:
— Ты сделал это, Фокс. Ты только что передал мне власть над компанией. Я выдвигаю обвинения… и к концу недели я получу в своё распоряжение любую дерьмовую деятельность, что вы затеяли.
Над губой у него размазана кровь. Он пытается улыбаться, но как — то вяло… наверное, из — за боли. Он похож на некую пародию Джокера версии Кристофера Нолана. Красный цвет вокруг рта создает впечатление гротескной улыбки.
У меня даже нет возможности что — то ответить, папа делает это за меня:
— Попробуй, слышишь? — бросает он Грегу. — И разбитый нос будет наименьшей из твоих забот. — Он делает шаг к окровавленному мужчине, и Грег съёживается, быстро отступая, чтобы остаться вне досягаемости.
Я знаю своего отца. Он блефует. Он никогда не участвовал в моих битвах, но наблюдать за этим сейчас забавно. Виктор Фокс должен был родиться Винсом Макмэхоном. У него седые волосы и телосложение владельца Всемирной Рестлинговой Ассоциации… и грубый характер в дополнение к этому.
— Но, сэр… — начинает Грег.
— Но, нет. Ты достаточно долго тусовался в этой компании. Я позволил тебе остаться, потому что ты казался безжалостным сукиным сыном… и мне это нравилось. — мой папа ухмыляется, как настоящий дьявол. — Но угроза, что ты озвучил сейчас? Слабо, мальчик мой. Я бы предпочёл, чтобы ты действительно замахнулся на Брендона. Это бы показало, что яйца у тебя есть. Но, опять же, думаю, я всегда знал, что ты этого не сделаешь… Вдобавок к полному отсутствию у тебя таланта к управлению. Ну, как бы то ни было, убирайся, Сирс. И мы с издательством «Фоксхолл» закончили с тобой.
Я проглатываю смешок, приподнимая бровь из — за использованных отцом моих слов. В чём — то мы схожи. Хорошо это или плохо… в зависимости от того, о чём идет речь.
Когда папа заканчивает говорить, Грегори съёживается, как сдутый воздушный шарик, осознавая всю серьезность. Он упаковывает портфель — одной рукой, конечно же, и выскакивает из кабинета, сжимая второй свой кривой нос.
Мы с отцом остаёмся одни, и он протягивает мне руку. Я крепко сжимаю её, охваченный эмоциями и шоком, что проходят сейчас сквозь меня. На этот раз папа выглядит почти смущённым, а я едва сдерживаюсь, чтобы не обнять его.
Но испытывать судьбу не собираюсь.
— Давай, сынок, начинай своё дело, — произносит он наконец. — Но не валяй дурака. Некоторые возможности выпадают только раз в жизни. Если примешь их как должное, не успеешь моргнуть… а они исчезнут.
Я киваю. Лучше слов не подобрать. У меня была одна уникальная возможность… и я её упустил…
Со стороны коридора раздаётся звук шагов, нарушающий мою концентрацию, и я напрягаюсь. Грег вернулся за добавкой? Одного раза было мало?
Поворачиваюсь к стеклянным дверям и натыкаюсь взглядом на Кэт.
Её волосы выпрямлены: шелковистая гладь коричневого блеска. Губы накрашены красным, тёмно — красным, неестественно — красным цветом, не тем, к которому я привык.
На ней чёрный костюм с юбкой: жакет и юбка, идеально облегающие её тело, подчеркивающие её пышные формы. Рубашка под жакетом голубая, бледно — голубая, как её глаза.
Смотрю на неё с наглой тоской. Моя ледяная девочка. В этих изгибах нет ничего невинного, ничего детского. На личном опыте могу подтвердить… она — настоящая женщина.
Она замирает, перекладывая чёрную сумочку в другую руку. Смотрит на меня… затем на моего папу, отмечая рукопожатие. Видно, как она делает мысленную пометку.
Могу представить, как это выглядит. Мы с отцом пожимаем друг другу руки в кабинете Грега. Похоже, что я заключаю сделку с дьяволом.
Она возмущённо фыркает и качает головой:
— Поверить не могу… — она облизывает губы, поворачивается на каблуках и выходит из кабинета в коридор.
Я быстро отпускаю руку отца, киваю ему и вылетаю следом за стучащей каблуками Кэт.
— Кэт, подожди!
— Отвали, — бросает она мне.
— Это не то, что ты подумала.
Она бросает на меня разъярённый взгляд:
— Ты невероятный ублюдок. Это было частью твоего плана? Проследить за мной до Теннесси, убедиться, насколько плоха я могу быть, может, получить сенсацию из истории с оазисом, как Грег?
Я опешил:
— Я бы никогда так с тобой не поступил. Никогда не стал бы преследовать тебя… — Она бросает на меня быстрый взгляд через плечо, словно кинжалами пронизывает, отчего я отступаю немного назад. — Хорошо. Итак, теперь я тебя понимаю, но тогда не понимал…
— Ты лжец. Поверить не могу, что доверяла тебе, — она достигает лифта, запрыгивает в переполненную кабинку, чтобы я не смог там поместиться.
Смотрю, как закрываются двери, и ловлю блеск её великолепных глаз. Они мерцают, блестят на меня непролитыми слезами. Я знаю, что она не позволит им пролиться. Только не передо мной.
Стоит моргнуть, как она исчезает. Однажды я уже позволил ей уйти. Это не повторится.
Бегу к лестнице, распахиваю деревянную дверь на лестничную клетку. Там никого нет. И не будет. Это самоубийство — подниматься или спускаться по этой лестнице. Очевидно, я единственный дурак, готовый рисковать своей жизнью.
