подумала, что жизнь начинает налаживаться, если бы не сообщение от Вадима пятничным вечером:
«Буду через минут сорок. Оденься удобно»
Удобно для чего, блин?!
В свойственной себе манере, Злобин моими планами на выходные не поинтересовался. Честно говоря, особых планов у меня не имеется. Период подросткового бунтарства у Соньки, наконец, подходит к завершению. А стало быть, сестра снова закроется в комнате с учебниками, и останусь я опять наедине со своим ненавистным розарием.
Вот материал перед зимней сессией неплохо бы отшлифовать, но от зубрежки меня отвлекает поздний звонок Вадима.
Я с сомнением смотрю на свой новенький телефон, очередной переданный курьером реверанс от Злобина, но звонок все-таки принимаю. Не отстанет ведь.
— Жду пять минут. Не выйдешь по-хорошему, вынесу кверху задом, — сообщает он скучающим голосом, заставляющим меня задыхаться от ярости.
Времени у меня хватает лишь на то, чтобы накинуть толстовку, расчесаться и зашнуровать кроссовки. Наряжаться чисто из духа противоречия было бы слишком по-детски. Сказал же — удобно. Какие ко мне могут быть претензии?
Сомневаюсь, что утонувшая в учебниках Соня услышит, поэтому решаю оставить записку у зеркала. Пишу как есть: «Ушла. Когда вернусь, не знаю». Спускаюсь, не быстро, чтобы не запыхаться, но и не настолько медленно, чтобы дать Злобину повод оправдано распускать руки.
Вадим ждет у машины, но сразу же гасит окурок и лениво идет мне навстречу.
Сегодня он снова гладко выбрит. Ветер ерошит густые темные волосы, играет с полами расстегнутого блейзера, в целом он выглядит каким-то измотанным, что ли. Только взгляд остается таким же сволочным и нахальным.
— Я склоняюсь к мысли, что даю тебе слишком много свободы. — Он останавливается в шаге от меня. Сложно себе признаться, но я едва сдерживаю порыв преодолеть это расстояние первой. — За пять дней от тебя ни звонка, ни привета.
В голосе совершенно точно осуждение и в нем есть еще что-то… не знаю как назвать… печаль?
Кисло улыбаюсь в ответ:
— Неужели, скучал?
— Последний час — считал минуты.
Вадим протягивает руку и скользит пальцем по моим губам, слегка проникая между ними и размыкая зубы. А затем рывком отворачивается, открывает передо мной переднюю пассажирскую дверь. Словно мысль оборвал.
В сотый раз повторяю, что ненавижу чертова психа. Но повинуюсь.
— Делаешь успехи, Злобин. Поговаривают, раньше ты считал только нули со сделок, — роняю в упрямом приступе словоохотливости. — Хотя человечнее ты все равно не стал.
— Ты права. Я по-прежнему люблю секс, деньги и власть, — отбивает он с иронией. — Это так несвойственно людям.
Ой все. Ему не удастся убедить меня, что миром правят только эгоизм, похоть и корысть. Есть же и доброе в людях. Оно не так очевидно, но есть.
Не собиралась подкармливать его самолюбие, но все же ведущий машину Злобин — это отдельный вид эстетики. Это прорыв темперамента сквозь сосредоточенность, ювелирная точность движений и поджигающая вены скорость. Против собственной воли любуюсь им.
Чего греха таить, будь у нас шанс начать не с придирок, я бы не устояла перед соблазном урвать себе эпизодическую связь с таким мужчиной. Из головы не идет то, как он хрипло шептал мое имя, как целовал бесстыдно, заставляя меня стонать. В постели, как мы выяснили, он горяч, вот только мозг и сердце Вадима заменяет процессор.
Господи, какая же у меня беда с башкой… Почему я не могу просто взять себя в руки и больше не думать о нем? Вместо этого, все чаще закрываю глаза на его грязные методы и недопустимую наглость.
Мне жутко от мыслей о будущем, и так не хочется будущего с кем-то другим.
Мы выходим из машины у роскошного особняка, уходящего задней частью в нестройный лес сосен. Ветер раздувает мои волосы во все стороны, и я быстро прячу голову под капюшон. Краем глаза отмечаю, что Злобин даже не поежился. Точно киборг.
Вадим, проявляя привычную для себя бесцеремонность, приобнимает меня за плечи.
— Злобин, у тебя сейчас такая ухмылка… Мне нужно начинать бояться?
Он заходится глубоким бархатным смехом, становясь на мгновение еще привлекательней.
— Я в кои-то веки выбрался отдохнуть. Не ради сделки, а просто с красивой девушкой.
— Тебе напомнить, какими методами ты этого добился?
— А методы меня заботят меньше всего.
Его ответ настолько беспардонный, что я ему почти верю. Почти.
Как ни стараюсь, из мыслей не идет обещание продолжить меня домогаться. И что-то мне подсказывает, Вадим — человек слова.
— У Славы, я так понимаю, снова нашлось неотложное дело.
Наш мэр в этот раз не скрывает недовольства. Интересно, сколько еще получится водить его за нос? Вадим что, совсем не боится нажить себе врага? А в том, что Валеев не любит, когда из него делают дурака, можно не сомневаться.
— Насколько мне известно, Слава еще вчера вылетел в Грозный.
Сухой ответ вызывает на лице мэра признаки такого изумления, что о недоверии речи больше не идет.
— Что-то с дедом?
— Старик в полном порядке. — Вадим на мгновение хмурит брови, словно не владеет достаточной информацией, а та, что есть его порядком раздражает. — Славик пытается наладить мосты.
— Правильный поступок. Семейные узы — наш самый мощный тыл и оружие, — сменяет гнев на милость Валеев и с искренней улыбкой обращается ко мне: — Светлана, очень рад встрече.
— Взаимно, — смущаюсь, вдруг поймав себя на стыдной мысли, что даже не голосовала за него на выборах. — Прекрасное место.
— Аглая была болезненным ребенком. Она практически безвылазно росла здесь, на свежем воздухе, — делится воспоминаниями Дмитрий, с любовью осматриваясь по сторонам. — Я направлялся в погреб за вином. Вы идите пока к мангалу, подкрепимся перед банькой.
Злобин медлит, доставая из кармана блейзера сигареты, и закуривает, отсутствующе глядя ему вслед.
— Не знала, что вы с братом помирились.
Вадим недовольно дергает уголком губ.
— Мы не мирились.
— Прости, не так выразилась. — Закатываю глаза. — Не ожидала, что вы продолжаете общаться.
— Мы не общаемся. Эта инфа от безопасников.
Докурив, Вадим ведет меня к крытому павильону с удобными диванчиками, расположенными полукругом вокруг очага. К моему приятному удивлению, мы оказываемся не единственными гостями и, перезнакомившись со всеми, в разговоре немолодых чиновников и их половинок почти не участвуем.
Из молодежи здесь присутствуем только мы и Аглая, меланхолично листающая у очага какую-то книгу. Впрочем, о ней я благополучно забываю, едва становится ясно, что Вадим не собирается посещать баню с мужчинами. Он практически не ел, совсем не пил и теперь без конца курит, прожигая меня уже знакомым, немигающим взглядом.
