смотрит на волка и вжимается в меня.
Одиночка… Молодой… Выгнали из стаи. Неуживчивый, значит, в коллективе.
Он не такой сильный, как матёрый, но сука, они более отмороженные, так как охотиться одному сложнее. А тут такая жертва, от которой страхом просто разит. Можно её высиживать, пока от отсутствия еды и воды сознание не потеряет. А там…
Осматриваюсь в поисках "оружия". Метрах в пяти хороший сук лежит, которым эту зверюгу можно огреть.
— Даже не вздумай, — шепчет Клинская, хватая меня за локоть.
— А что прикажешь делать? Сидеть и ждать? Он не уйдёт.
— Я боюсь…
— Выхода у нас нет…
Стянул рюкзак с плеч, взял шишку побольше и отдал Маше.
— Как скажу, кидай её туда, — показываю пальцем в противоположную сторону. — Это отвлечёт его на пару секунд.
Маша смотрит во все глаза. Ей страшно.
Готовлюсь к прыжку.
— Кидай!
Она бросает.
Волк отвлекается на шум с боку и даёт мне фору схватить сук.
А потом всё идёт не по продуманному мной плану. В этом и опасность одиночек. Мозг у них не коллективный и вожак не давит авторитетом. Он действует сам.
В один прыжок кидается на меня. Я только успеваю поднять палку перед собой и вставить ему в пасть. Рычит, вгрызается в деревяшку, пытаясь сломать.
Давлю, чтобы откинуть его от себя. Но он в агрессии, а это повышает силу. Зубы клацают почти у лица, слюна льётся на меня. Рвёт когтями мне одежду и кожу.
Терпи, Шолохов. Да, больно. Но он не остановится, и будет рвать дальше. И не факт, что только тебя.
Прилагаю неимоверные усилия, чтобы развернуть палку в его пасти. Хруст. Волчара взвыл и стал отпускать меня, а потом отползать в сторону, скуля от боли. Я сломал ему челюсть.
В одиночку он теперь не выживет, а в стаю обратно не примут. Выход — ложиться и умирать от голода.
— Валим отсюда, — протягиваю одну руку Маше, второй хватаю свой рюкзак.
Пока оба на адреналине успеваем убежать подальше от этого места. А потом силы покидают. Падаю на четвереньки. Бьёт кашель, воздух плохо проходит в лёгкие.
Машка рядом мокрая дрожит.
— В рюкзаке твоя куртка, — хриплю.
Она достаёт и с трудом натягивает на себя. Подаёт воду.
Бок горит. Там глубокая рана от когтей.
Блядь!
— Тебе в больницу надо.
— До неё ещё дойти нужно. Ты как?
— Нормально. Ссадины только, а так в порядке. Ром, он не побежит за нами? — трясётся.
— Нет. Я ему челюсть сломал. Сдохнет теперь… Долго и мучительно… От голода.
— Жалко…
— Серьёзно? Машенька, он ждал, когда ты отъедешь, чтобы тебя загрызть. А ты жалеешь…
— Он не виноват, что хищник и должен добывать себе пропитание.
— Ты блаженная, Клинская… — падаю на землю.
Ложится рядом и прижимается ко мне. Гладит по лицу.
— Мне было ужасно страшно…
— Мне тоже… За тебя…
— Зачем она так? — хлюпает носом.
— Не знаю. От отчаяния…
Расслабляюсь. Сил идти нет. Они закончились ещё на схватке с волком, а марш-бросок был на автомате. Глаза слипаются. Волнение за Машу отпускает. Она рядом… Обнимает.
Провал.
Открываю глаза и не понимаю сколько времени. Клинская спит, уткнувшись мне в плечо.
Какая-то детская безмятежность на лице.
Часы показывают, что уже почти два часа дня.
Отдохнули, блин, немного… Кто засыпает в лесу, кишащем зверьём?
Пытаюсь пошевелиться, но всё тело онемело от твёрдого ложа.
— Ммм, — мычу от боли в боку.
С трудом поднимаюсь и смотрю на рану. Кровь до сих пор сочится.
Твою мать…
— Надо идти, — сонно бубнит Маша. — Тебе врач нужен.
До Полоза около часа пешком, там ещё минут сорок до машины. Но учитывая то, что мы подранки, путь займёт больше времени.
Обнимаемся и идём.
Каждый шаг отдаёт болью. Но не вздумай этого показать. Всего лишь царапина… Пусть и глубокая.
У камней делаем привал. Достаю из рюкзака свои протеиновые батончики, которые бросил машинально, и воду. Надо немного восстановиться.
Клинская не любит протеин, говорит, сухой. Но сейчас он нам позарез нужен.
— Теперь нужно дойти до машины, а там уже проще.
— Ром, дай на рану посмотрю, — тянется ко мне.
— Не надо, — отвожу руку. — Нормально.
Хреново там всё. Срочно нужна перевязка и медицинская помощь.
— Крови на одежде всё больше, — почти хныкает.
— Нормально всё, — повышаю голос, почти прикрикивая на неё.
В глазах слёзы.
Да, блядь… Не сейчас…
Прижимаю одной рукой к себе, глажу по волосам. Быстрый поцелуй.
— Не плачь. Всё хорошо будет… Идти надо.
Если я тут отключусь от потери крови, то она меня не дотащит. Да и вообще машину не найдёт.
Когда выходим к джипу, я рук не чувствую. Пальцы онемевшие и не слушаются. За руль я сесть не смогу.
— Ты водить умеешь?
— По дорогам. По лесу никогда не ездила, — смотрит с испугом.
— Вот и научишься, — вкладываю ей в руку ключи.
— Если поцарапаю? — наблюдает, как я падаю на пассажирское кресло.
— Похрен, Маш. Это железяка. Покрасить можно. Поехали.
Бегом за руль. Заводит и неуверенно разворачивает машину, задевая дерево.
— Блин… — сжимается вся.
— Не парься, — роюсь в бардачке в поисках аптечки.
Полфлакона Мирамистина на кусок ваты, чтобы промыть рану и оценить масштабы трагедии.
До мяса подрал. Зашивать надо…
— Маш, со следов протектора не сворачивай, — замечаю, что вильнула в сторону.
Возвращается и притапливает газ.
Умница. Быстро учишься.
Через двадцать минут мы уже у села.
— Где больница или фельдшерский пункт? — бросает на меня косой взгляд.
Показываю направление.
У приёмного покоя вылетает из машины и возвращается с санитаром.
— Потерпи чуть-чуть, — сжимает холодные пальцы. — Сейчас тебе помогут.
— О себе не забудь, — киваю на содранные ноги. — Прививку от столбняка чтобы сделала…
Дальше мне что-то вкололи и я ни черта толком не помню. Только суетящихся возле меня врача и медсестру Ольгу, я её давно знаю. Наелся в детстве зелёных ягод и она меня в больнице выхаживала.
Спать хочу…
— Я понял. Где-то на Алтае…
Отключается Агеев.
— Что там? — отрывает взгляд от компьютера Николай.
— Звонила Карина Варданян. Она переписывалась с Клинской в соцсетях.
Плотников удивлённо приподнял брови.
— С каких пор похищенные выходят в интернет?
— И я про тоже. Сначала звонки. Успокаивают родителей. Сейчас это… Теперь я всё больше убеждаюсь, что никакого похищения не было.
— Ты же знаешь правила — пока она сама нам об этом не скажет, мы обязаны искать.
— В переписке она написала, что они где-то на Алтае.
— Значит, всё сходится, — повернул к Агееву монитор Плотников. — Это прислали сердобольные люди. Никого не напоминают?
