Вот и вырос парень. Герман и сам в двадцать с небольшим никому бы не позволил себя жалеть. А Костя позволил. Ненадолго, но позволил. Правда, с самим Германом никто не поступал так, как он поступил со своим сыном. И все же… и все же они что-то стронули с места в этой глыбе, что придавливала их жизнь.
Он припарковал машину у дома Кости, заглушил двигатель и вышел вслед за сыном из автомобиля. Они замерли друг напротив друга, рядом с машиной. Отец и сын.
Охранники – молодцы, сообразительные ребята – из машины не выходили. А Костя вдруг подался к нему – обнял сам.
– Ты только за своим здоровьем следи, – вдруг глухо пробормотал он. – Врачам там вовремя показывайся, таблетки не забывай пить и все такое. Не хватало еще, чтобы и ты… Слышишь?! – Костя вдруг неожиданно сильно тряхнул Германа.
Ничего себе мальчик силушку набрал.
– Слышу, – Герман похлопал сына по спине. – Буду стараться. Но и ты, Костя, давай сегодня без глупостей. Пожалуйста.
– Договорились, – Костя разжал руки. – Я завтра позвоню. Марьяне скажи, что я в порядке. И что шапку надел, – он дернул себя трикотажный край над ухом.
Герман снова протянул сыну руку. На ладони лежал ключ от машины. Между этими двумя жестами прошла пара часов времени и уместилась целая жизнь. Костя, после паузы, положил свою руку на руку Германа, две мужские ладони сжались, и ключ перешел от отца к сыну.
Костя поднял руку с зажатым в кулак ключом, кивнул, развернулся и быстро зашагал к подъезду. А Герман вдруг отчетливо понял, что завтра Костя снова поедет на кладбище. Ну что же. Это, наверное, правильно.
Реабилитация началась.
***
Пусть тебя Марьяна утешит… Герман ехал на переднем пассажирском сиденье и смотрел сквозь лобовое стекло. Утешение, наверное, вещь хорошая. Но не тогда, когда у тебя за половину дня отсутствия на рабочем месте накопилась гора дел.
Есть вещи, которые важнее любой горы дел. Этот урок Герман усвоил твердо. Но собственное утешение он готов отложить до вечера. Если оно еще состоится, конечно. Марьяна совсем не обязана во всем этом участвовать. А, с другой стороны… С другой стороны, она сама, по доброй воле, влезла в их дела. И исчезать не собирается. Кажется. Ладно, вечером проверим.
Подал голос телефон, и Герман покосился на экран. Ну вот, наступает расплата за на несколько часов отключенный телефон. Он резко поднес смартфон к уху.
– Тамм, слушаю.
***
Герман приехал в шесть. Марьяна к этому времени исписала четыре листа бумаги. Когда она поняла, что не может больше думать, в ней проснулась жажда деятельности. Читать – книгу или ленту новостей – она не могла. Надо было что-то непременно делать. Была бы она дома – идеально было бы помыть пол или испечь что-нибудь. Но в квартире Германа мыть пол и печь кексы – глупо. А потом у нее внезапно родилась идея. Марьяна давно не писала по велению души, только на заказ. А тут…
Сначала она начала наговаривать текст голосовым вводом, но быстро поняла – не годится. Не идут так слова. Ей остро не хватало ноутбука, телефон – это все же не то. Марьяна прошла в кабинет Германа и обнаружила там то, что ей было нужно. Нет, конечно, ей бы и в голову не пришло воспользоваться ноутбуком Германа. Там наверняка пароль по отпечатку пальца, но дело даже не в этом. Оргтехника сейчас – это такой же личный предмет, как нижнее белье. И владельца менять не должна.
Марьяна взяла со стола пачку листов бумаги, вытащила из подставки ручку. Этого ей пока хватит.
К приходу Германа она исписала четыре листа, в два раза больше в виде смятых черновиков отправились в мусорное ведро. Материал Марьяна условно назвала «Цена успеха». Она даже не была уверена, что он когда-нибудь увидит свет. Возможно, в переработанном виде. Возможно, она использует какие-то фрагменты позже. Но не зафиксировать свои мысли и впечатления Марьяна не могла. На этих листах не было имен. Там почти не было фактов. Но там были ее собственные размышления. Марьяне это было нужно – иначе ее насквозь профдеформированная голова может просто лопнуть. Хотя, возможно, это было нужно больше для того, чтобы все для себя разложить по полочкам окончательно. А бумага… Бумага, как известно, все стерпит.
Марьяна услышала, как хлопнула входная дверь, перевела взгляд на листы. А потом сложила их вчетверо, прошла в гостевую комнату и убрала в сумочку.
Когда она вышла в холл, Герман так и стоял в расстегнутом пальто, в руках его был телефон, а взгляд – взгляд напряженный.
– Я уж думал, ты ушла.
– Мы же с утра договорились.
– Ну да. Точно.
Герман замолчал. Марьяне казалось, что у него что-то случилось сегодня, но она вдруг оробела. И не знала, как спросить.
– А я… – она как-то неловко махнула рукой. – Я работала просто, – Герман вздернул бровь, а Марьяна добавила – уже увереннее: – Я не умею не работать.
– Понимаю, – кивнул он. – Но ты уже закончила с работой?
– Да.
– Тогда приглашаю тебя поужинать. Я забронировал столик в ресторане паназиатской кухни.
Марьяна чувствовала, что уголки губ ползут вверх. Паназиатская кухня, надо же. Запомнил. А потом Марьяна спохватилась на извечную женскую тему, опустила взгляд, оглядела себя. Раньше она такого и представить не могла – что она в одной и той же одежде ходит уже третий день подряд. А ведь Марьяна и в самом деле все эти дни носила либо белый махровый халат, либо джинсы с джемпером – те самые, которые надела с утра на работу позавчера. Эта же одежда на ней и сегодня. Джемпер уже явно не свежий, да и джинсы тоже. А напротив нее стоит Герман Тамм в своем безупречном деловом костюме и кашемировом пальто.
Марьяна подняла взгляд. Герман вопросительно поднял бровь.
Он ее голой видел. Какая разница, какой свежести на ней джемпер?
– Поехали! Сейчас только сумочку возьму.
***
Лоб Германа прорезала страдальческая морщина, когда он изучал меню.
– Что из этого годится в пищу не только огнедышащим драконам, но и людям?
Марьяна рассмеялась. Все же она была права – у него потрясающее чувство юмора. А с человеком, у которого есть чувство юмора, всегда можно договориться. Мысль о Косте по-прежнему сидела где-то на краю подсознания.
– Марьяна… – поторопил ее Герман. – Ты не поможешь мне с выбором?
Сначала она хотела подшутить над ним и порекомендовать ему что-то супер-острое. А потом вспомнила про язву – и стало по-настоящему стыдно. Она тоже наморщила лоб, изучая меню.
– Давай, я сделаю заказ нам двоим.
– Заказ делает мужчина, – невозмутимо парировал Герман. – Тебе ли, как эксперту по этикету, этого не знать? Ты просто скажи мне, как это называется – то, что я смогу съесть.
Ей вдруг остро и безотчетно захотелось его поцеловать – прямо здесь и прямо сейчас, на глазах у всех. И заодно укусить! Но вместо этого Марьяна повернула меню Герману и указала пальцем последовательно на три позиции.
– Это и в самом деле вкусно. И почти не остро.
– Спасибо. А теперь покажи, что будешь ты.
***
– Ну как тебе?
– Эм… Необычно.
– Не вкусно?
– Вкусно.
– Остро?
– Нет.
– Тогда почему необычно?
– Потому что необычно. Необычно и вкусно.
И все же Марьяна была уверена, что самым вкусным Герману показался зеленый чай. Но он был и в самом деле хорош. Именно за чаем Герман ее и огорошил.
– Мы с Костей сегодня были на кладбище.
Марьяну эти слова повергли в ступор, и она не сразу поняла, к чему они и о чем речь. А потом вдруг прозрение внезапно обрушилось на нее ледяной волной. Значит, пока она думала, как все это сделать поаккуратнее, Герман все сделал сам. Значит, ей не показалось, что сегодня у Германа что-то случилось. Герман принял правильное решение. Но сразу же на кладбище… Бедный Костя…
– Как он?! – едва выдохнула Марьяна.
– Просил передать тебе, что с ним все в порядке. И что шапку он надел.
Как можно шутить в такой момент?! Но одного взгляда на лицо Германа Марьяне хватило, чтобы понять – он не шутит. Эти слова – они и в самом деле сказаны Костей. Какой же ты, мальчик… Стойкий оловянный солдатик. Как и твой отец. Впрочем, в этом деле твой отец не солдатик. Он генерал. И не оловянный, а железный.
