Маму она любила. И не хотела причинять ей боль.
А отца ненавидела. И с радостью бы его убила.
Незадолго до пятнадцатилетия у нее начались месячные. Кровь повергла ее в смятение. Так было в тот первый вечер, когда отец взгромоздился на нее и вонзил свое орудие. И вот опять – кровь. Дурная кровь. У нее отняли чистоту – вот что эта кровь означает.
Когда об этом узнал отец, он пьяно пробормотал: «Надо поостеречься». Только обрюхатить тебя не хватало. Этого нельзя».
Но он не поостерегся, и вскоре она с ужасом поняла: у нее растет живот! В ней шевелится ребенок!
К кому обратиться, что делать, – она не знала. Мама снова хворала и лежала в больнице. Отец нашел себе подругу и привел ее в дом. У этой большой женщины были громадные обвислые груди и гортанный смех.
Девочка, съежившись, лежала в постели и слушала звуки их распутной любви.
Скоро мама умерла, и эта женщина перебралась к ним жить. В первую же ночь, в три часа, они вдвоем пришли к ней. Набравшихся и осовевших, их потянуло на развлечения.
На глазах у женщины отец сорвал с дочери одеяло, а потом и тонкую ночную рубашку, обнажив ее молодое тело.
Девочка стала кричать, но отец заглушил ее вопли, зажав рот ладонью. Хрюкнув, он упал на нее и придавил к кровати, вторгся в нее грубо, яростно, а женщина подначивала и подбадривала его.
К горлу девочки подкатила тошнота. Она попыталась спихнуть с себя тяжелое тело, со стонами умоляя отца: не надо! Казалось, он раздавит ее, она вот-вот испустит дух. Тело разрывалось от боли.
И вдруг она, шалея от ужаса, поняла: с ней происходит что-то ужасное! Она продолжала барахтаться, пыталась вырваться. Все впустую.
Когда он утих и скатился с нее, его сменила женщина – у нее нашлись свои способы помучить несчастную девочку.
Наконец, они угомонились. Уволоклись прочь, даже не поняв в пьяном угаре, что они с ней сделали.
Молча, изнемогая от боли, девочка с трудом добралась до туалета на улице. Что-то в ней сжималось, сокращалось, а по ногам тяжело сползали сгустки темной крови.
Присев на корточки, она – совершенно одна – родила ребенка. Только это был не ребенок, а четырехмесячный плод, и когда к девочке вернулись силы, она завернула его в полотенце, отнесла к своему любимому дереву и там закопала.
Теперь ей оставалось только одно.
Храня спокойствие, она вытащила из-под кухонной раковины канистру с бензином и разлила огненосную жидкость по периметру вокруг их небольшого деревянного дома.
Чиркнуть спичкой оказалось очень просто…
КНИГА ВТОРАЯ
Голливуд, Калифорния
Июнь 1985 года
– Чего вы хотите от жизни, мисс Андерсон? – спросила английская журналистка. У этой дамы средних лет был обиженный взгляд и крашенные под солому волосы. Она не состоялась как актриса, певица, романистка. Наконец, она нашла свою нишу в еженедельной колонке ежедневной лондонской газеты и теперь славилась оголтелой ненавистью к удачливым актрисам, певицам и романисткам. Она нападала на них в печати при первой возможности.
Силвер придала лицу выражение многозначительности.
– Счастья, – сказала она мечтательно. – Думаю, за тридцать лет работы в шоу-бизнесе я его заслужила. Вы согласны?
Журналистка, которую угораздило родиться с именем Синди Лу Плентер и которая смахивала на умирающего от тоски мужчину, наклонилась поближе к знаменитой звезде в надежде обнаружить следы пластической операции, подтяжки кожи или чего-то в этом роде. Увы – всего лишь тщательно наложенная косметика. Позже в своей статье она напишет:
СИЛВЕР АНДЕРСОН СУЩЕСТВУЕТ ПОД ДВУХДЮЙМОВЫМ СЛОЕМ ГРИМА. ОНА НЕУСТАННО ДЕЛАЕТ КАРЬЕРУ ВОТ УЖЕ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ, НО ПРИ ЭТОМ НИКАК НЕ НАЙДЕТ СЧАСТЬЯ. МОЖЕТ, ЕСЛИ ОНА СОСКРЕБЕТ С СЕБЯ НЕМНОГО ШТУКАТУРКИ, ЕЙ СКОРЕЕ УДАСТСЯ ДОСТИЧЬ ЖЕЛАННОЙ ЦЕЛИ.
– О-о, разумеется, заслужили, – поспешно заверила Синди Лу Плентер.
Яд сочился из ее пера, а не с ее губ. Оскорблять знаменитости в глаза – на это у нее не хватало пороху.
– Спасибо. – Силвер улыбнулась королевской улыбкой. – Вы очень любезны.
Куда, черт возьми, подевалась Нора? Эта Плентер со своей фальшивой улыбочкой и банальными вопросами начинала действовать ей на нервы. Помимо всего прочего, от нее пахло, и в комнате распространился дурной аромат.
Нора! Безмолвно воззвала Силвер к своей палочке-выручалочке.
И Нора – вот чудо! – в тот же миг появилась. Отведенный для Синди Лу Плентер час истек, а выпроваживать засидевшихся гостей Нора умела, как никто другой.
Силвер поднялась и дружески пожала журналистке руку. Она прекрасно знала, что эта Плентер – стерва, как в напечатанном виде, так и в ненапечатанном. Ну и что? Кто-то когда-то мудро сказал: главное, чтобы твою фамилию писали правильно. А все остальное – не важно. А уж написать без ошибок ее фамилию миссис Плентер, надо думать, все-таки сможет.
Силвер удалилась к себе в спальню, а Нора стала выпроваживать журналистку. Она была последней, кто брал в этот день интервью для Англии. Английское телевидение собралось показывать «Палм-Спрингс» и хотело, чтобы мощная реклама прошла сразу. Закупившая сериал английская компания пригласила Силвер ненадолго прилететь в Лондон. Это предложение вызвало у Силвер смешанные чувства. С Англией были связаны не самые лучшие воспоминания. Именно там кривая ее жизни достигла низшей точки, и хотя фортуна ей снова улыбнулась, возвращаться на место катастрофы не хотелось. Отсюда – парад журналистов в ее доме.
В комнату ворвалась Нора.
– Выпроводила! – торжествующе объявила она.
– Слава Богу! – отозвалась Силвер, утомленно потягиваясь. – Никто не скажет, что за свои деньги мне не приходится вкалывать.
Да, в этом Нора была с ней согласна. Силвер трудилась как пчела. Энергия просто неиссякаемая. Двадцатилеткам такой задор и не снился.
– Сегодня открывают новый ресторан, ты обещала Фернандо, что будешь на открытии, – напомнила Нора. – Мне поехать с тобой?
– Меня туда везет Деннис, – со вздохом сказала Силвер.
Деннис Денби был последним в длинной шеренге ее кавалеров. Этот тридцатилетний мужчина с мягкими красивыми чертами лица был сыном известного продюсера и его жены – дамы света. Сам Деннис возглавлял собственное рекламное агентство, отличался хорошим чувством юмора и большим честолюбием. Совсем недурен и как любовник. Но у него был один серьезный недостаток. С того дня, как ему исполнился двадцать один год, он систематически затягивал в постель всех голливудских жен, переступивших тридцатилетний порог. В этом было что-то маниакальное, и Силвер не очень нравилось находиться в самом конце длинного конвейера.
