– Что послужило поводом для восстания? – поинтересовалась Якобина между двумя кусками курятины; при этом она незаметно поглядывала по сторонам – не возмущается ли кто-нибудь тем, что она ест вот так, на улице, да еще руками. Лишь убедившись, что на нее никто не обращает внимания, она немного успокоилась.
– Произвол нидерландцев, – ответил Ян, пережевывая мясо. – Китайцы всегда были у них под пятой. Потом упала цена на сахар, и многие китайцы, жившие за счет переработки сахарного тростника, оказались за гранью выживания. В ярости они прошли по городу, вооруженные, и убили пятьдесят нидерландских солдат. Местное население, и без того не жаловавшее китайцев, опасаясь за свою жизнь, поджигало целые улицы. В конце концов, в Батавию пришли войска и истребили всех китайцев, более десяти тысяч человек – мужчин, женщин и детей.
Якобина с трудом проглотила последний кусочек сатая, хотя прожевала его в кашицу, слушая Яна.
– Уцелевших китайцев, а их было сотни две, поселили за городскими стенами, чтобы в будущем было легче держать их под контролем, – продолжал Ян, когда они отправились дальше. – Долгое время после этого в Батавии позволялось селиться лишь ограниченному числу китайцев и тоже исключительно в новом поселении. Вот тогда тут и возник квартал Глодок. – Он кивнул на лежащую перед ними улицу и задумчиво произнес. – Кто-то сказал, что китайцы – это азиатские евреи: они живут повсюду, и нигде их не терпят. По-моему, в этом есть своя правда.
– Да, возможно, – согласилась Якобина. – Как вы думаете, в наши дни возможно такое же восстание? – В газете «Ява Боде» она читала, что в июне в Египте восстала армия; кровавые беспорядки сотрясали Александрию; жертвами стали как египтяне, так и европейцы, а в июле город обстреливали британские и французские эскадры. При мысли о том, что как раз накануне тех событий она побывала там на «Принцессе Амалии», у нее по спине ползли мурашки. Хотя она вовсе не думала о возвращении в Амстердам, угроза войны в Египте, да еще в районе Суэцкого канала, вызывало у нее ощущение, что сожжены все мосты, связывавшие ее с родиной.
Ян скривил губы и потер подбородок.
– Полностью исключить это, разумеется, нельзя. Но вообще-то я не могу себе представить никаких конфликтов. Мы научились ладить друг с другом. Более или менее добровольно. – Он подмигнул и улыбнулся.
Якобина понимающе кивнула, но все еще была погружена в свои невеселые раздумья, пока ее взгляд не привлек жилой дом на углу улицы. Она остановилась.
За высокой стеной виднелась крыша двухэтажного дома с плавно загнутыми углами; от нее во все стороны, с гармоничным чередованием красной и зеленой черепицы, отходили крыши одноэтажных домов, увенчанные красными фигурками драконов. Якобина не могла оторвать глаз от резных, раскрашенных колонн, от филигранной балюстрады на балконе большого дома, где висели изящные стеклянные фонарики. Ажурные кроны деревьев бросали благодатную тень на невидимый двор. Якобине даже показалось, что она слышит плеск фонтана и ощущает сладкий аромат цветов. Казалось, дом окружен атмосферой мирной тишины и грез.
– Как красиво, – с благоговением прошептала она.
– Здесь живет Го Киан Джай, по слухам, самый богатый и влиятельный торговец опиумом в Батавии. Говорят, он единственный смог купить себе разрешение сбрить косичку, которую по закону носят все китайские мужчины. Во всяком случае, по слухам, сам я не видел его ни разу. Но про него всякое рассказывают – и что он приехал мальчишкой из Китая, и что он перанакан и родился на Яве. И о том, что он был контрабандистом, торговал на черном рынке, даже служил наемным убийцей.
– Почему же он тогда не в тюрьме?
Ян вздохнул и сунул руки в карманы.
– Тут все не так просто. Торговля опиумом сама по себе не запрещена, наоборот, тут, в Батавии наше правительство обладает монополией на нее и выдает концессии на его покупку и перепродажу, разумеется, за огромные деньги. Но управление всеми операциями и надзор передан местным чиновникам. К тому же на Яве, помимо нидерландского правосудия, действует еще и яванское. Го Киан Джай, как китаец, подлежит последнему. А оно закрывает оба глаза или вообще слепнет, когда опиум ввозят через джунгли и потаенные бухты на Суматре, Яве и Бали. Я не могу исключить, что тут в деле замешаны коррупция или просто страх. Говорят, что у Го Киан Джая повсюду есть свои люди. Они делают за него грязную работу, сообщают грязные секреты, помогающие ему впоследствии шантажировать влиятельных чиновников.
Чем больше рассказывал Ян, тем быстрее дворец терял свое очарование и больше не казался прекрасным и мирным. Наоборот, теперь Якобине виделось в нем высокомерие и презрение к окружающим. А массивные ворота под позолоченным архитравом, украшенным драконами, лианами и облаками, казалось, предупреждали ее об опасности.
Она непроизвольно прижала локти к телу и зябко поежилась, а когда они пошли дальше, невольно старалась держаться ближе к Яну.
На обратном пути они почти все время молчали. Но их молчание не было неловким или недружелюбным. Просто они обдумывали впечатления, погрузились в свои мысли и чувства. Такое молчание не разъединяло их – нет, наоборот, оно было общим.
– Вы никогда не рассказывали о себе, – наконец, нарушил молчание Ян. – По сути, я ничего не знаю о вас.
Якобина невольно насторожилась. Супруги де Йонг наверняка сообщили ему, что у нее богатые родители. И все-таки ей стало нехорошо при мысли о том, что это могло что-то изменить в их отношениях. Словно она, Якобина, снова оказалась в блеске славы банковского дома «Ван дер Беек» и утратила собственную ценность, как личность. «Почему что-то должно измениться? – сразу промелькнуло в ее сознании. – И не надо питать никаких иллюзий; с его стороны это лишь дружелюбие, не более того».
– Да там и рассказывать нечего, – ответила она, стараясь говорить легко и беззаботно. Но в ее словах прозвучала горечь.
– Вы уверены?
Она почувствовала на себе его взгляд и нарочно отвернулась.
– Аир тенанг менгханиуткан, – произнес он, и Якобина удивленно посмотрела на него. – В тихом омуте черти водятся, – перевел он с тихим смехом. – Якобина, тут на Яве люди тоже знают об этом.
Она опустила голову; ее сердце снова наполнилось надеждой.
Он тяжело вздохнул.
– Мне пора возвращаться в Бейтензорг. Уже завтра. – Якобина почувствовала комок в горле, а он добавил: – Скорее всего, я не смогу приехать до конца сезона дождей. Так что появлюсь здесь лишь в апреле; в лучшем случае, в марте.
