Оглядев элегантно обставленную ванную, она покраснела, увидев свое отражение в зеркале. Следы поцелуев пламенели на ее нежной коже. С чувством стыда вспомнила она, каким атакам подверглась только что.
Невероятная интимность их отношений должна была бы привести ее в ужас, но, к своему стыду, она отвечала ему с такой же раскованностью. Ей нравилось его мускулистое тело и доставляло наслаждение слышать его сдавленные стоны.
Она тряхнула головой, освобождаясь от эротических видений, и, повернув позолоченный кран, встала под очищающие струи душа. Ребекка методически омывала каждый сантиметр своей плоти, чтобы смыть воспоминания о близости с мужем…
Как бы ей хотелось тешить себя иллюзией, что он владел только ее телом! В глубине души она понимала, что дело не просто в том, что этот мужчина способен пробуждать в ней вожделение. Она должна простить себе эти вспышки чувственности. Она так долго жила в одиночестве, что, наверное, любой мужчина возбудил бы ее. Нет, не правда. Лишь Бенедикт может одним поцелуем или прикосновением зажечь ее. От него нет защиты и никогда не будет.
Ребекка закрыла глаза, подставляя живительной теплой воде свое измученное тело. И туг дверь в ванную открылась, и мужской голос проворковал:
— Могу я присоединиться?
— Нет! — воскликнула она, второпях выбираясь из-под душа, и оттолкнула его, хотя пульс ее молниеносно отозвался, затрепетав, как магнитная стрелка, на близость его крупного тела.
— А жаль, это было бы занятно, — произнес он с чувством.
Уловив знакомый блеск в его глазах, она покраснела. На нем были короткие черные трусы, грудь покрывали темные волосы; такое мужское соседство было ей внове и пугало.
— Неужели нет? Тогда разреши мне… — И, схватив купальную простыню, он стал вытирать Ребекку досуха, причем руки его были удивительно нежными.
— Я и сама могу, — глухо бормотала она, пока он вытирал ей волосы, прижимая мокрую голову к своей груди. Эта близость удручала ее.
— Зачем, если твой раб всегда к твоим услугам? — сказал он и, бросив простыню на пол, подхватил ее на руки.
Она вновь закрыла глаза, стараясь не расплакаться от жалости к самой себе. Это несправедливо, думала она. Будь она высокого роста, врезала бы ему в нос кулаком, чтоб знал, а так остается только терпеть. Обидно, она так беззащитна. Самостоятельная женщина, привыкшая свободно распоряжаться своей жизнью, вдруг за каких-нибудь несколько дней лишается этого блага полностью.
Бенедикт взял ее за подбородок и, прищурившись, заглянул в ее бледное лицо:
— Тебе хорошо?
Она чувствовала близость его вожделеющего тела, и его возбуждение оскорбляло ее. Слепой гнев охватил Ребекку.
— Нет, мне плохо, — сказала она, и глаза ее наполнились слезами.
— А по-моему, тебе хорошо. Она вырвалась из его объятий.
— А по-моему, ты сексуальный маньяк, — выпалила она, и ее фиалковые глаза источали теперь не слезы, а ярость.
Его губы скривила насмешливая ухмылка. Дотронувшись пальцем до ее губ, что еще больше привело ее в бешенство, он сказал:
— Ты можешь обвинять меня в чем угодно, однако, что касается секса, тут у нас полное взаимопонимание. Ты же не можешь обвинить меня в том, что я мужчина. — Он иронично поднял бровь. — А тебе я бы посоветовал не обвинять себя в том, что ты женщина. — Его взгляд пробежал по ее обнаженному телу и нежной коже, то там, то здесь отмеченной синяками от поцелуев, затем снова остановился на ее пылающем от гнева лице. — Да ты взгляни на себя: следы нашей любви еще не стерлись, моя хлопушечка, не надо притворяться. Если я сексуальный маньяк, то и ты с удовольствием ступила со мной на эту кривую дорожку. — Он отпустил ее руки и поцеловал распухшие губы. — И нечего так распаляться! — усмехнулся он и с надменной улыбкой влез под душ.
Последние его слова и смех оказались каплей, переполнившей чашу ее терпения.
— Что ты мелешь, эгоист, ублюдок! — закричала она, но шум воды заглушил ее слова. Она схватила сухое полотенце, завернулась в него и вылетела пулей из ванной. Пусть даже Бенедикт говорил правду, от этого ей не легче.
Войдя в комнату для гостей, которой пользовалась предыдущие два дня, она еще больше рассвирепела, обнаружив, что всю ее одежду унесли; Ребекка влетела в главную спальню и распахнула шкаф. Да, так и есть: экономка перенесла ее одежду сюда. Проклиная все на свете, она схватила белье и то, что подвернулось под руку из одежды, — хлопчатобумажную синюю блузу и синюю же юбку с кремовой отделкой, один из тех туалетов, что купил Бенедикт. Быстро одевшись, она взглянула на часы. Уже десять, и тут у нее заурчало в желудке. Наверное, проголодалась.
— Куда это ты собралась? Ребекка застыла на месте.
— Спущусь вниз, хочу поесть чего-нибудь, — сказала она и искоса оглядела Бенедикта. Он обвязал полотенцем бедра; больше на нем ничего не было. Обстановка почему-то неприятно поразила ее своей интимностью, и ей захотелось сбежать от него куда глаза глядят.
Бенедикт прищурился.
— Успокойся, Ребекка, я не собираюсь морить тебя голодом. — Он достал из шкафа синий шелковый халат и, сбросив полотенце на пол, словно забыв, что он голый, стал его надевать.
— Это меня воодушевляет, — заметила она, стараясь не обращать внимания на его наготу.
— Вот как? — двусмысленно бросил он, и она выскочила из комнаты, как испуганный кролик.
Кухня была облицована стальной плиткой и оборудована по последнему слову техники. Ребекка, оглядевшись, почувствовала тоску по своей прежней кухне. Туда ей путь заказан — по крайней мере на несколько лет, если Бенедикт будет настаивать на своем.
Вчера она была вынуждена, прибегнув к агенту, поставить свою квартиру в список сдающихся внаем. Ей повезло, что Бенедикт не настаивал на продаже квартиры.
Она вздохнула и открыла холодильник. Кислая улыбка тронула ее губы: миссис Джеймс, экономка Бенедикта, знала свое дело. На верхней полке стоял поднос с холодной закуской, салатом и бутылкой шампанского.
Она захлопнула дверцу холодильника, взяла из корзинки яйцо, включила газ и налила на сковородку масло. Ну и что, если от жареного толстеют? Ей сейчас все безразлично. Заложив в тостер два ломтя хлеба, она разбила яйцо, вылила его на сковородку, и в это время в кухню вошел Бенедикт.
— Яичница? Не слишком романтично для свадебного пира, — улыбнулся он, — Но если это все, что ты умеешь готовить, то пусть будет так.
— Я тебе не прислуга, — огрызнулась она. Ее раздражительность, казалось, развлекала его.
— Каков характерец! Разве твоя мама тебя не учила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?
Она слегка обернулась. Он стоял слишком близко, так близко, что она могла различить морщинки вокруг глаз и в глубине их выражение довольства. Последнее обстоятельство вывело ее из себя.
