Гидеон, стоя по другую сторону маленького столика, не сводил с нее пристального взгляда.
– Ким, – сказал он, – я должен вам что-то сказать.
Она сразу переменилась в лице, в глазах появилась тревога и беспокойство.
– Ваша мама?..
Он покачал головой.
– Нет. Мама уже давно так хорошо себя не чувствовала. Она передвигается по дому и даже выходит в сад. Она передавала вам привет.
Казалось, в темно-голубых глазах Ким блеснули слезы.
– Как любезно с ее стороны.
– Ким! – Он сделал шаг к ней, но она поспешно отступила.
– Я не припомню, чтобы вы называли меня Ким, когда я служила у вас в Мертон-Холле, – сказала она, хватаясь за малейший предлог, чтобы не позволить ему заявить об отношениях между ними, которых никогда не было. – Вы всегда держались очень официально.
– За исключением двух случаев, которые я помню очень хорошо, – тихо заметил он, доставая из кармана желтый конверт. – Это пришло после вашего отъезда, – сказал он ей. – К сожалению, письмо распечатали, но его суть уже была передана по телефону. Письмо служило лишь подтверждением. Я попытался связаться с автором послания, но он успел уехать. После чего попытался связаться с вами, но так как вы не оставили адреса, а агентство не очень идет навстречу в подобных ситуациях, это оказалось нелегко. В любом случае, мне был нужен не только ваш адрес.
– Почему? – прошептала она, беря конверт в руки. В нем лежал обычный бланк, на котором отправляют телеграммы, но послание было многословным:
Поступил хорошее место Новой Зеландии. Вероятно, только на год, климат отличный, условия превосходные, включая дом. Может, ты передумаешь и выйдешь за меня, прежде чем я уеду? Очень сожалею о прошлом и хочу только одного – сделать тебя счастливой в будущем. Найди меня на Харли-Стрит, если согласна. Если откажешь, я пойму. Ральф.
Ким уставилась на бланк. Она ничего не поняла, пока не прочитала содержание несколько раз, затем подняла глаза на Гидеона, молча спрашивая, как он поступил с этим письмом.
– Я уже говорил вам, что пытался связаться с Малтраверзом, но к тому времени он успел уехать. Между получением телеграммы и моим возвращением из Бельгии прошло довольно много времени. Если вы помните, – сухо произнес он, – вы покинули Мертон-Холл, как только услышали о моем приезде, но прежде чем я появился дома, прошло добрых семь дней. Несколько дней я провел в столице, а затем поехал на север, в Мертон-Холл. К этому времени вы уже уехали… Обстоятельство, признаюсь, к которому я не был готов!
Она закусила губу.
– А почему никто не подумал связаться с отправителем телеграммы?
– В доме был только Пиблз, и он не знал, что с ней делать, поэтому оставил ее до моего приезда.
– Понятно.
Фейбер глубоко вздохнул.
– Мне жаль, Ким, – сказал он. – Я хочу сказать, жаль, что так получилось с Малтраверзом. Он уехал, думая, что так мало значит для вас, что вы даже не захотели ответить на его телеграмму.
Ким сильнее прикусила губу.
– Разумеется, я бы ответила, если бы получила ее, – сказала она. – Но мне кажется, он знал, даже когда отсылал телеграмму, что я ни за что не передумаю. Я так и сказала ему в Мертон-Холле, когда он приезжал во второй раз, чтобы осмотреть вашу мать.
Гидеон резко повернулся, прошел к окну и принялся пристально разглядывать крыши.
– Почему вы не сказали об этом в ту ночь, когда я увез вас прокатиться? – строго спросил он чуть севшим голосом. – Я же спрашивал вас, каковы ваши отношения с Малтраверзом, и вы дали понять, что влюблены в него.
– Я сказала, что была влюблена в него когда-то, – поправила Ким, по-прежнему неподвижно стоя за маленьким столиком.
Гидеон обернулся и взглянул на нее серыми глазами, в которых читались замешательство и обида.
– Все-таки, думаю, вы не так ясно выразились. Я спросил у вас, не хочет ли он жениться, и вы ответили «да».
– И вы предположили, что и я хочу… намерена выйти за него! – Ким стянула перчатки и швырнула их на столик. – В ту ночь вы предположили довольно много, мистер Фейбер, и я вовсе не была обязана выводить вас из заблуждения, – ее голос рассерженно зазвенел. – Мои личные дела вас совершенно не касались, и вы не имели никакого права подвергать меня тому допросу. Во-первых, вы только что обручились с миссис Флеминг и…
– Что-что? – Тон был таким резким, что она слегка оторопела.
– Вы только что обручились с миссис Флеминг… Если даже настоящей помолвки не было, о ней вскоре должны были объявить, насколько я поняла. В любом случае, еще за несколько недель до этого вы мне сказали, что, вероятно, все-таки женитесь на миссис Флеминг, когда преодолеете свое предубеждение против брака, – произнесла она с уничтожающей иронией, – а в тот вечер, когда я по неосторожности застала вас в библиотеке – и даю вам слово, что ни мистер Дункан, ни я не подозревали, что вы там! – было вполне очевидно, что вы быстро преодолеете это предубеждение.
Он обошел вокруг стола и схватил ее за плечи. Губы его были плотно сжаты.
– Ким! Неужели вы всерьез поверили, что я хочу жениться на Монике? – сурово спросил он.
Она кивнула, приклеившись взглядом к его галстуку.
– Разумеется, – ответила она почти беспечно. – Я не сомневаюсь, что вы намерены вступить с ней в брак… или она намерена вступить в брак с вами! Я не думала, конечно, будто вы так привязаны друг к другу, что в трудную минуту не сможете пережить разлуку, но…
Он с силой встряхнул ее, и она поняла, что он рассержен. Вне себя от гнева.
– За кого вы меня принимаете?
Ким украдкой взглянула на него и удивилась, потому что серые глаза полыхали огнем.
– Я не знаю.
– Нет, знаете! В тот раз, когда я держал вас в объятиях и вы отвечали на мои поцелуи… Вы же знали тогда, что мы любим друг друга! И это было не просто жалкое подобие любви, это было чувство, которое вызвало муку, когда мне пришлось вас отпустить, а вы еще отказались рассеять мое горькое заблуждение, разъяснив раз и навсегда, что не собираетесь замуж за Малтраверза!
О Ким, – простонал он, – я был так несчастен, но мне и в голову не приходило, что вы тоже несчастны. – Он взял ее лицо в свои ладони, пристально вгляделся в него в солнечном свете, проникавшем в убогую комнатенку. – Похоже, вы были не очень счастливы с тех пор, как покинули Мертон-Холл. Вы похудели, остались одни глаза, в которых видна скорбь, а ваши губы…
– Так что с моими губами? – спросила она, смеясь и плача одновременно.
– Я отвечу через минуту. – Он ласково провел пальцем по ее щеке, впитывая глазами каждую черточку. – Дорогая, – умоляюще произнес он, – ведь вы были несчастны?
