– В таком случае не тратьте его даром.
– Ну? Идем? – спросила Джада с порога, прислонившись плечом к косяку кухонной двери.
– Знаешь… – неуверенно пробормотала Мишель, – сегодня я, наверное, не смогу. В кладовке нужно прибрать, белья неглаженого куча…
Мишель легла в полтретьего, в полшестого была уже на ногах, но не могла позволить себе передышку. Уборка ее успокаивала; единственное, что она сейчас могла делать, – наводить порядок в доме – и в собственной жизни.
Джада уставилась на нее во все глаза.
– Да ты совсем, что ли, свихнулась, Золушка? – Она решительно сдернула с крючка лыжную куртку Мишель. – Ну-ка, надевай немедленно и топай! На белье целый день остается. И вечер. И даже ночь, если уж так невтерпеж. Переведи дух, красавица. Заодно и Поуки поищем.
Мишель кивнула и послушно натянула куртку, хотя мыслями все еще была со своими несчастными, неглажеными и не разложенными по цвету и размеру полотенцами, наволочками, салфетками. Ладно уж. Сразу после завтрака и займусь.
Вытащив подругу на улицу, Джада окинула ее выразительно-критическим взглядом. Мишель смущенно потупилась. Чего греха таить – на титул «Мисс Америка» ей сейчас не потянуть. Голова два дня не мыта, под глазами синева; старые мужнины штаны с пузырями на коленях, выцветшая рубашка Дженны и ее же стоптанные кроссовки тоже красоты не добавляют.
– Хорош видок, – хмыкнула Джада. – Одобряю. Будто из лепрозория сбежала… и, главное, это так похоже на тебя!
Мишель чуть не расхохоталась; во всяком случае, впервые за последние жуткие дни на душе у нее стало легко.
– Сомневаюсь, чтобы моей скромной особой заинтересовался журнал «ЕПе», – с улыбкой парировала она. – А раз так, то плевать на внешность. Расскажи лучше, как успехи у Брузмана. – Сунув руки в карманы, Мишель скорчила гримасу. Черт! Перчатки забыла. Мало того что наряд босяцкий, еще и походка такая же – руки-то не вынешь, вмиг пальцы окоченеют. Черт, черт!
Джада промолчала, закусив и без того истерзанную нижнюю губу.
– Ну? – выдохнула Мишель. – Неужто все так плохо?
– Не то слово! Право видеться с детьми он мне обещает, но вернуть их пока не может. И на звонки не отвечает… почти. С ума сойдешь, пока он позвонить изволит!
Мишель понимающе кивнула.
– С Фрэнком та же история. Висит на телефоне, накручивает номер офиса Брузмана. Сам не свой. Вчера вечером Фрэнки разлил молоко, так он его чуть не ударил. Впервые в жизни, представляешь? Если б не я… не знаю, что бы с ним уже было.
– Мужчины все слабаки.– Джада со вздохом покачала головой. – Хвосты распускать перед нами горазды, а как до дела дойдет…
– Значит, с детьми ты сможешь увидеться? – Мишель вытянула шею, вглядываясь в декоративный кустарник за ближайшим забором, где как раз что-то мелькнуло. Увы, не Поуки. Пичужка какая-то.
– Увидеться смогу, а забрать – только после слушания дела.
– День уже назначен? Думаю, для Брузмана с его связями не составило труда сдвинуть судебный график?
– Не так все просто, как кажется, – вздохнула Джада. – Хотя, по-моему, ему просто мое дело до лампочки. «Быстрота и натиск». Ха! Что ж он тогда волынку тянет? Я боюсь, что еще немного – и свихнусь окончательно. Пока не увижу детей…
– Непременно увидишь! – поспешила заверить ее Мишель. – Рано или поздно, но Брузман их вернет, не сомневайся. Даром такую славу не заработаешь. Я это и Фрэнку говорю, но он в последнее время сам не свой; видно, что держится из последних сил. Мне тоже нелегко, но я не позволяю себе срываться на детях или муже… – «Пока не позволяю, по крайней мере», – добавила она про себя, а вслух сказала: – Фрэнку, пожалуй, валиум не помешал бы. Весь на нервах. Только ведь ни за что не заставишь.
– Точно, – согласилась Джада. – Мужчины беспомощны, как младенцы, я уж молчу об упрямстве…
– Это нечестно! – простонала Мишель. Она задыхалась от быстрой ходьбы; морозный воздух срывался с ее губ матово-белыми облачками. – Несправедливо, правда?
– Ишь, чего захотела! – с горечью хмыкнула Джада. – Справедливости в этой жизни не дождешься. Обо всем приходится заботиться самой. Вот я, к примеру. Кто заботится о детях? Я. А о доме? Тоже я. И еще мне нужно думать о том, чтобы не вылететь с работы. Мало того – мне нужно было обхаживать мужа и следить за собой, потому что если я не буду следить за собой, то потеряю мужа, а если я потеряю мужа, то останусь одна, и тогда мне придется справляться со всем в одиночку. Но, черт побери, я ведь и так со всем справляюсь в одиночку! – Джада рассвирепела; изящно очерченные брови сошлись на переносице. – Разве он когда-нибудь заботился обо мне? Черта с два! Плевать ему на жену, а уж на детей тем паче!
Джада замолчала, вновь закусив губу. Мишель хотелось обнять ее, утешить, но она не осмелилась, зная гордый нрав подруги.
– Представления не имею, куда Клинтон увез моих малышей. Но одно знаю точно: стоит Шавонне пару раз взбрыкнуть, как она это умеет, а Шерили пару раз за ночь проснуться – и он с легкой душой отдаст их на усыновление. Думаешь, Клинтону дети нужны? Он меня решил припугнуть и наказать, а до детей ему дела нет. У Кевона с учебой нелады? Папочке по фигу. Шавонна дерзит? Папочка носом в газету зарылся. Господи, да он дверь в гараже не в состоянии починить, а о воспитании детей и говорить нечего!
– Я тебя понимаю, – сочувственно шепнула Мишель. – Честное слово, пони…
– Еще бы тебе не понимать! – Джада разошлась не на шутку. – Еще бы не понимать. Попробуй найти женщину, которая бы не понимала. Но это еще не самое худшее. Хуже всего то, что жизнь в конце концов чертовски классно нас натаскивает – мы учимся сами заботиться о себе. Иначе не получается. Иначе погибнем вместе с детьми. А потом мужья заявляют нам, что мы ожесточились. Дескать, сила женщины в ее слабости, которой у нас больше нет. Где, дескать, та хрупкая девочка, на которой я женился? Нет ее!
– Фрэнк сказал мне то же самое, – вставила Мишель, – только его, по-моему, это радует.
– Неужели? – с сарказмом прошипела Джада. – Ну, так это только начало, куколка. Если выстоишь сейчас, не сломаешься, да еще и детей вытянешь – он объявит тебя стервой, сломавшей ему жизнь. Попомни мои слова, девочка! Сначала они обещают заботиться о тебе, потом ноют, что им нужна твоя забота, потом взваливают на твои плечи детей и дом. И наконец обвиняют во всем тебя же!
– Силы небесные! – воскликнула Мишель. – Прямо-таки четыре истины Будды. Ей-богу, Джада, тебя цитировать можно.
– К дьяволу Будду! – Джада яростно мотнула головой. – Четыре горькие истины – это точно. Все до единой замужние женщины по всему миру эти четыре истины на своей шкуре испытали. Всех их уже тошнит от горечи. – Стиснув кулаки, Джада развила спринтерскую скорость.
