Что я буду делать, когда найду? Не знаю. Не алименты же требовать!
Вынести Писклю познакомиться: «Знаешь, пришло время сказать, что я не твоя настоящая мама!»
Я настолько привыкла к тому, что Илья живет со мной, что даже съездила на день рождения к подруге, оставив его на хозяйстве с кошечкой.
Отлично посидела в баре, выпила пару коктейлей, но от продолжения отказалась, хотя меня уговаривали:
— У тебя же дома дети не плачут! Вон у Таньки плачут, а он все равно с нами!
Танька отмахивалась:
— Поэтому я и с вами! Надо же хоть иногда от них отдыхать, пусть муж помучается с этим вечным: «Я покакала! А я сломал кран! Аааааа, где мое одеяльце!»
Я вежливо улыбнулась, но все равно вызвала такси и поехала домой.
Туда, где меня снова кто-то ждал.
Наверное, надо было потерять это ощущение, чтобы снова научиться его ценить.
«Ты где?» — пиликнул телефон.
«В пяти минутах от дома» — написала я, глядя на окна своей квартиры. Хотелось еще немного постоять так, наслаждаясь спокойным теплым счастьем и предвкушением встречи.
«Ужинать будешь?»
И одновременно на кухне зажегся свет. Мелькнул силуэт Соболева, открылся-закрылся холодильник. Не дожидаясь ответа на сообщение, он уже отправился что-то готовить.
«Чтобы любовь твоя ко мне рождалась…
И так же долго продолжалась…»
*************
О чем мне еще мечтать, если у меня на кухне готовит ужин мужчина, не забывавший меня больше десятка лет?
— Эй, у тебя своего дома нет, что ли? — я поднялась на цыпочки и чмокнула Илью в губы, когда он вышел встречать меня в прихожей. — Как ни приду, ты все тут! Так и привыкнуть недолго.
— Есть, но там нет тебя, я проверял. И Пискли тоже. Так что привыкай, привыкай… — серьезно ответил он. — Ты подозрительно трезвая. Не понравилась вечеринка?
— Понравилась, но там нет тебя!
Пискля выбежала с деловым видом и вопросительно сказала:
— Мя?
— И тебя тоже нет, — заверила я ее. — Никто не держит в барах маленьких котяток. Может, я бы чаще туда ходила.
— Очень зря не держат, — согласился Соболев.
Но Пискля, проигнорировав нас, посеменила на кухню. Больше ее ничего не интересовало. Работать в баре она не планировала, ее и тут неплохо кормили.
Но во время ужина, ближе к десерту, я возобновила разговор:
— А если серьезно, тебе не скучно здесь со мной?
Соболев читал новости с телефона, время от времени отламывая вилкой кусок пирожного. Сегодня была пятница, но он доверил рабочие дела заместителю, чтобы отпустить меня погулять.
По его словам конец лета — мертвое время, он в зале особо не был нужен.
— Как с тобой может быть скучно? — отмахнулся он.
— Ну, у тебя на работе бурная ночная жизнь, а тут сплошное мещанство с чаем и котиками, — я тоже ковырнула вилкой пирожное.
Но воздушная «Павлова» с облаком белоснежного крема и яркими разноцветными ягодами была слишком прекрасна, чтобы ее разрушать.
Давно думала, кстати, сделать украшения в виде сладостей. Правда, тема заезженная, кто только в ней не отмечался, даже элитные бренды. Хотелось изобрести что-нибудь оригинальное, но пока в голову ничего не приходило.
— Да наелся я этой ночной жизнью, — рассмеялся Соболев. — Как вернулся из армии, понеслось: сначала концерты и гастроли, пьянки в рок-клубах, квартирники, которые заканчиваются под утро с падением последнего бойца. Когда появились деньги, вечеринки стали отвязнее. Когда купил зал — гламурнее. Но к утру что квартирник панков, что афтепати звезд первой величины выглядят примерно одинаково.
— Ого… — уважительно протянула я. — Да ты опытный мужчина, я смотрю. Все пробовал, везде побывал. Прямо чувствую себя школьницей-скромницей.
— Не уверен, что попробовал вообще все! — он потянулся и поймал прямо в воздухе Писклю, которая научилась забираться на холодильник и неожиданно прыгать оттуда кому-нибудь на голову, что и попыталась продемонстрировать. — Но постепенно пришел к выводу, что не просыпаться утром от головной боли и боли в спине, ясно мыслить и общаться с теми, с кем хочется по-настоящему — это роскошь, которую мало кто себе может позволить. Одним не хватает денег, другим мозгов, а третьи успевают сообразить и заработать, но уже не дает здоровье.
— Как мало человеку надо — только солнце, вода и свежий воздух, как сказал миллионер, отдыхающий на яхте посреди Карибского моря? — фыркнула я.
Пискля лезла на стол с упорством белорусского партизана. Больше всего ее интересовала ягода ежевики на моем пирожном. Но я этот прикол уже знала — цапнет и закатит куда-нибудь под стол, есть все равно не будет.
— Позволить себе только то, что тебе полностью подходит — это очень дорого, — кивнул Соболев. — Знаешь, что Стив Джобс, обставляя свой первый дом, купил туда только один торшер и несколько месяцев спал под ним на матрасе? Вся остальная обстановка ему не нравилась, он искал только идеальные варианты. Это очень, очень большая мудрость — не соглашаться на временные варианты и компромиссы, искать что-то по-настоящему свое.
— А когда я тебе Хайама процитировала, ты почему-то был недоволен! — ехидно заметила я.
— Потому что спать на матрасе — это тоже временный компромисс, который портит жизнь. Надо уметь вовремя остановиться в погоне за идеалом, — он отложил телефон, уже поняв, что почитать не дадут.
— А мы с Писклей временное или идеальное? — строго спросила я, подхватывая кошку на руки.
Я смотрела на Илью строго, а Пискля пристально. На ежевику.
— У меня было много времени попробовать все временные варианты, — дипломатично описал Соболев свой непристойно богатый сексуальный опыт. — Зато когда мы встретились, я понял, что ты гораздо лучше призрачного образа у меня в голове. Упорная, талантливая, умная, яркая, спокойная, умеющая любить. Немного грустная, но это ничего. У всех есть скелеты в шкафу.
От умиления я расслабилась и пропустила момент, когда мелкая бело-рыжая пакость таки извернулась и подцепила когтем ежевичку. И тут же рванулась всем телом, выскальзывая из рук с добычей.
— Ах ты! — я только бессильно посмотрела вслед заразе, разрушившей такой трогательный момент.
Соболев хохотал.
Тот еще романтик.
— И кошка у нас тоже идеальная!
— Теперь ты счастлив? — спросила я несколько более агрессивно, чем собиралась.
— Почти… — он потянулся, чтобы поцеловать меня, но в этот момент его телефон задрыгался на столе, требуя внимания. Илья кинул на него взгляд и застыл: — Черт! Прости.
Он поднес трубку к уху, отворачиваясь от меня, сказал короткое «Да?»… И вдруг я почуяла беду.
Мы с ней слишком хорошо знакомы, чтобы я не узнала ее мелкие приметы. Паузы в разговоре, закаменевшая спина, резкие слова.
— И? — сжатые губы.
Я поднесла ладонь к его руке, но не рискнула коснуться.
— Везите домой.
Рубленные фразы.
Ничего не слышно в трубке. Я бы подслушала.
— Почему? — он скрипнул зубами.
Стиснул кулак, слепо глядя перед собой в стену.
— Тогда к залу, заберу оттуда.
Когда мои пальцы наконец добрались до его кожи, он резко встал, не заметив, что оттолкнул их в сторону.
Развернулся ко мне, избегая прямого взгляда:
— Извини, мне надо срочно уехать.
— Что случилось? — спросила я с бьющимся сердцем.
— Когда я вернусь, нам надо будет поговорить, — сказал он, проходя в коридор и быстро надевая ботинки. — Пожалуйста, помни, что я тебя люблю, ладно?
И дверь захлопнулась за ним раньше, чем я успела ответить.
Я подхватила на руки Писклю и спрятала лицо в мягкую шерстку, пахнущую теплом и счастьем.
Все будет хорошо.
Он сказал «когда вернусь» и «я тебя люблю».
Но почему у меня внутри такая же ледяная тьма, как в тот день, когда погасло мое солнце?
Из рук все валилось, у еды не было вкуса, и даже Пискля перестала катать ежевику по пыльному полу и пришла выяснять, почему я сижу в кресле и ничего не делаю? А как же поиграть в смешные бусинки, до которых она однажды доберется, когда научится вспыгивать на рабочий стол?
