— Я вовсе не расстроена. Я... бы хотела экскурсию. Пока аттракционы не являются обязательными. — Похоже, она очень довольна своим эвфемизмом.
— О. Значит, ты умник? Буду знать. — Я выхватываю у нее венчик и швыряю его в раковину позади нее, притягивая ее ближе ко мне. Наши тела прижаты друг к другу, и я трачу секунды, пытаясь понять, должен ли попытаться повернуться так, чтобы скрыть тот факт, что у меня бушующий стояк, но у меня не остается времени. Сильвер чувствует это — она должна была почувствовать. Он впивается в ее бедро как стальная дубинка. Я ожидаю, что она взбесится, по крайней мере, станет немного странной, но она этого не делает. Вместо этого она одаривает меня слегка шокированной открытой улыбкой, выгибая бровь.
— Если я умник, то тебя, должно быть, возбуждают довольно странные вещи, — беззаботно говорит она.
— Ты и половины не знаешь. — Я собираю ее волосы в свои руки, наслаждаясь их тяжестью и ощущением, когда откидываю их назад на ее плечи и обнажаю шею. Там, где речь идет о физическом контакте с Сильвер, есть линия на песке; я сам ее проложил, так что знаю, как далеко идти и когда отступать. Целовать ее шею — это определенно не по правилам, но позволяю себе одно медленное, осторожное прикосновение губ к фарфоровой коже ее шеи. Только один... и этого достаточно. Точно такие же красные пятна выросли на щеках Сильвер, но я больше не думаю, что они вызваны смущением.
— Я покажу тебе свои татуировки, и ты сможешь оценить каждую из них, — говорю я ей. — Но думаю, что нам придется заглянуть в ту закусочную, которую я заметил по дороге сюда, чтобы захватить еще немного еды, Dolcezza.
Она хмуро смотрит на меня. Я не знаю, заметила ли она, но ее руки добрались до моей груди, ладони покоятся там, и от этого прикосновения мне чертовски хочется петь. Сильвер наклоняет голову набок и спрашивает:
— Зачем?
— Потому что французский тост, который ты готовила, уже горит, — отвечаю я.
Она чуть не подпрыгивает на фут, когда резко поворачивается и бросается к плите, громко ругаясь как матрос.
— Твою мать! Черт, черт, черт, черт, черт, черт! Деееерьмо, нееееет... — Она выключает конфорку, отодвигает сковородку, а затем начинает бить по пылающим, почерневшим кусочкам французского тоста кухонным полотенцем. Не очень хорошая идея. Я вмешиваюсь, поднимаю ее за талию и сажаю за кухонный стол, затем беру у нее полотенце и использую его, чтобы поднять сковороду за ручку. Все это идет в раковину. Я открываю кран, заливая содержимое сковороды водой, и мини-пожар тут же гаснет.
Сильвер стоит рядом со мной перед раковиной и с угрюмой покорностью смотрит на свою неудавшуюся попытку приготовить завтрак.
— Возможно, это и к лучшему, — говорит она. — Я ужасно готовлю. Уверена, что ты был бы отравлен, если бы съел это.
Глава 19.
Я несколько раз ущипнула себя, пока Алекс был в душе, достаточно сильно, чтобы оставить синяк. Это не похоже на реальную жизнь. Я не могу осознать того факта, что он здесь, со мной, в хижине, и мы действительно делаем это. Позволила ему приблизиться, черт возьми, а он... Боже, по какой-то непонятной причине он действительно хочет быть здесь со мной.
К тому времени, когда в Камаро Алекса добираемся до кафе на другой стороне озера, уже довольно жарко, мы уже пропустили завтрак и вынуждены довольствоваться обедом. Люди прекращают свои разговоры, вилки застывают на полпути между тарелками и ртом, а мы с Алексом направляемся к кабинке. На самом деле в октябре сюда никто не приходит, и сегодня в кафе толпятся в основном местные жители; они не привыкли к тому, что кто-то вроде Алекса появляется в середине их трапезы и потока сплетен.
Мы оба заказываем по бутерброду и два кофе. Официантка Лейла, которую я знаю с восьми лет, смотрит на меня широко раскрытыми глазами и строчит что-то в своем блокноте. Я думаю, что она пытается подать мне сигнал азбукой Морзе своим яростным морганием. Тебе... нужна... помощь? Я смеюсь, пожимая плечами, а Алекс тянется через стол и берет меня за руку.
Такая нормальная, повседневная вещь, которую делают люди, и все же она кажется мне монументальной. Но когда я смотрю на него, Алекс натянуто улыбается.
Я слегка пинаю его под столом.
— В чем дело?
— Я знаю, что ты крепкая, как старые ботинки, но ты уверена, что справишься с этим? — Он уворачивается от скомканной салфетки, которую я бросаю в него в ответ на замечание о ботинках.
— Что? Люди замечают, что ты плохой мальчик-сердцеед?
Алекс корчит гримасу.
— Меня не беспокоит, что люди смотрят. Никогда. Но, может, это беспокоит тебя, если ты даже не можешь выйти, чтобы взять немного еды, не чувствуя, как восемнадцать пар глаз впиваются тебе в спину.
Лейла приносит нам кофе. Я делаю глоток и с некоторым ужасом наблюдаю, как Алекс высыпает в свою кружку четыре пакетика сахара.
— Мне кажется, ты забыл, с кем разговариваешь. Каждый день в школе на меня пялятся куда больше, чем на тебя. Там никто не думает дважды о твоих чернилах. Ну, вообще-то, так и есть. Они, наверное, думают, что это сексуально. Я же, с другой стороны. Быть лживой шлюхой, которая пытается погубить королевскую семью Роли, не сексуально.
Выражение лица Алекса становится серьезным. Он смотрит из окна кафе на озеро, и глубокие морщины прорезают его лоб.
— Не говори так.
Я пожимаю плечами.
— Это всего лишь правда.
— Ты не лживая шлюха.
— Но ведь не имеет значения, так это или нет, верно? Люди верят в то, во что хотят верить. Они верят в то же, во что и все остальные, потому что слишком боятся выделиться из толпы. В конце концов, я та, кем они меня называют, Алекс.
Парень берет солонку и сжимает ее в кулак, все еще глядя в окно.
— Мне нужно точно знать, что произошло той ночью, — говорит он монотонным голосом.
У меня вдруг загорелись уши. Я хочу вжаться обратно в сиденье, или залезть под него, или просто убежать, черт возьми. Изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно, когда я говорю:
— Я думала, ты мне поверил.
Его голова резко поворачивается, глаза устремлены на меня, полные дикой энергии.
— Я вовсе не это имел в виду. Не пытаюсь проверить факты.
Стыд спиралью проходит сквозь меня.
«Не будь такой чертовой дразнилкой, Сильвер. Покажи нам эту хорошенькую маленькую пизду. Ну же, принцесса. Вот так. Открой рот. Шире. Шире. Глупая сука. Ты хочешь умереть из-за быстрого траха?»
Я вздрагиваю при воспоминании о том, как та рука треснула меня по щеке. Глаза Алекса расширились от неожиданного движения. Не могу вынести выражение его лица, поэтому отвожу взгляд и смотрю на облупившееся ламинированное меню, спрятанное за бутылками с приправами.
— Тогда зачем? Какой смысл все это пересказывать? Теперь с этим все кончено. Это не имеет значения.
На секунду Алекс замолкает. Когда я рискую искоса взглянуть на него, он проводит большим пальцем по лезвию своего ножа для стейка, нажимая так сильно, что его кожа побелела. На стол капает маленькая алая капелька крови.
— Это важно, — решительно говорит он. — Для начала мне нужно знать, кому я должен причинить боль, не так ли?
— Не говори глупостей, Алекс. Ты ничего не сделаешь ни с одним из них.
Он кладет нож для стейка и быстро вытирает кровь со стола, когда Лейла подходит с нашей едой. Как только она уходит, я повторяю, нуждаясь в том, чтобы он услышал меня.
— Эти парни неприкасаемы. Школа принадлежит их семьям. Они владеют всем городом. Черт возьми, они даже владеют копами. Если ты с ними свяжешься, тебе придется чертовски дорого заплатить, и никто из них не попадет под раздачу. Поверь мне.
— Я тебе верю. Но все ещё хочу, чтобы ты мне рассказала. Как ты думаешь… — он знает, что просит о чем-то очень серьезном. Алекс выглядит так, будто ненавидит то, что просит меня об этом. — Как ты думаешь, у тебя получится?
— Ну, не знаю. Что самое худшее, самое ужасное, самое жестокое, что когда-либо случалось с тобой? Ты думаешь, что мог бы рассказать мне все это в мельчайших подробностях? — Я вовсе не саркастична. Искренне хочу это знать.
