— Погоди, окно прикрою, — Варя поднялась с места и щелкнула рамой. Еще и нянька я твоя сегодня, Тихон.
Обернулась.
— Не стой так. Свежо. Давай под одеяло.
Он одарил ее непонятным взглядом, но послушался — влез под одеяло, укутался в него, как огромная гусеница.
— Так, я домой поехала. Таблетки не забудь выпить на ночь. Что и как пить, помнишь?
— Не уезжай.
Ей показалось, что ослышалась. Но он повторил.
— Не уезжай.
— Поздно, — Варя сумела выдохнуть едва слышно. — Почти десять уже. Мне завтра на работу. Еще до дому пилить сколько. Тиша, правда…
— Останься. Пожалуйста. Ты… нужна мне.
Ей хотелось заткнуть уши. Что-то горячее стремительно набухало в горле. А Тин выпростал свою лапищу из недр одеяла, подтянул Варю за руку к себе. И уткнулся холодным носом ей в ладонь. Потом прижался к ладони колючей щекой. Потом другой. Словно никак не мог пристроиться ловчее. А потом просто уперся лбом ей в живот, удерживая за бедра. И, оттуда, глухо:
— Не уходи. Пожалуйста. Нужна. Очень.
То горячее, что перекрыло горло, потекло вниз, опалило легкие, перебив дыхание, начало жечь в животе, прямо там, где его лоб. А потом стекло в колени и стоять стало совсем невозможно. И рвались слова — из груди, из горла, оттуда, где теперь не было этого тугого комка.
Варвара резко отстранилась.
— Хорошо.
Он поднял лицо.
— Останешься?
— Останусь. А ты ложись. Я сейчас на кухне уберу все, в душ скажу — и тоже спать лягу. Устала. И вставать завтра рано.
Вышло сухо, торопливо, нелепо. Но Тин кивнул — серьезно и недоверчиво одновременно.
— Точно останешься? Правда?
— Точно. Правда.
И сбежала на кухню. Долго и тщательно мыла посуду. А потом переместилась в ванную. И там, под шум воды, прикусив большой палец на левой руке, правой быстро довела себя до оргазма. Но все равно в момент разрядки не помогла даже прикушенная рука. Потому что его имя рвалось с губ. Потому что представляла, что это его пальцы. Потому что если она этого не сделает сейчас в ванной, то, выйдя из ванной, сделает или скажет что-то по-настоящему необратимое. Потому что все смешалось — возбуждение тела и смятение духа. А теперь оставалось надеяться только на то, что за шумом воды ее стон не было слышно. Или на то, что Тихон уже спит. Надеяться хоть на что-то.
Варя лежала на дне ванной, вяло вслушиваясь в плеск воды — пресыщенная и презирающая себя. Сегодня она просто маэстро оргазмов. Сначала Тихону соорудила, потом себе. Кончала от своих пальцев с его именем на губах — именем того, кто находился сейчас не дальше чем в пяти метрах от нее. Господи, как же все запуталась. Не распутать. Не разобрать — чего хочешь, как правильно и как надо.
В комнату Варя вошла на цыпочках. Тихо. Спит. Медленно, стараясь не шуметь, отодвинула в сторону дверь шкафа, достала первую попавшуюся футболку — она оказалась темно-синей. Поспешно накинула ее прямо сверху на полотенце, после чего вытащила его и повесила на спинку кровати. Футболка укрыла Варю до середины бедра. И скрыла отсутствие нижнего белья, которое сейчас сохло на «змеевике» в ванной.
Все, теперь можно спать. И она осторожно опустилась на противоположный край огромной кровати. Как хорошо, что Тин спит.
А Тин не спал. Едва ее голова коснулась прохладной подушки, как он уже оказался рядом. Притянул, прижал спиной к себе, облапил грудь — безо всякого сексуального контекста, а потому что так обнимать было удобнее. Припал губами к шее, дунув на волосы. И, тихо-тихо, шепотом:
— Ваааря… Не ушла. Варенька. Варюша. Варенька… моя.
Молчи. Молчи! Молчи!!!
Но он продолжал шептать. Это неправильное «моя». Это убивающее…
— Варя моя. Моя девочка. Варюшка моя. Варя. Варька. Моя Варька.
Она начала дрожать. А Тин, решив, что ей холодно, обнял крепче, прижал плотнее. И снова зашептал — все так же касаясь губами шеи.
— Не обижу тебя. Никогда не обижу. Слышишь? Слышишь, Варенька? Потому что… Потому что ты моя. Моя Варька.
Что-то лопнуло внутри — так, что, кажется, в комнате зазвенело. Варя не выдержала. Дернула плечом, обернулась резко, вынуждая его лечь на спину. И обняла сама — руками поперек груди, ногу закинула на него, губами уткнулась в шрам на плече. И теперь уже себя уговаривала.
Молчи. Молчи! Молчи!!!
Было страшно. Страшно и сладко. И снова горячий ком в горле. И сердце колотилось — загнанно, надрывно, словно пытаясь вырваться из грудной клетки. Словно стучась в его грудную клетку, к его сердцу.
Впусти. Впусти. Впусти.
И все-таки слова прорвались. Не смогла их удержать. Вжимаясь губами в неровный рубец, тихо, почти неслышно.
— Тиша. Тишенька. Тишка. Мой. Мой Тишка.
Господи, сделай так, чтобы он спал. Тин, если ты не спишь — сделай вид, что ты не слышал.
Ни одна из ее просьб не была услышана. Его руки сжались вокруг нее сильнее. И шепнул так же тихо.
— Моя. Моя Варька.
Больше не было сказано ни слова. А самым удивительным было то, что оба свежезаявленных собственника менее через минуту спали. Крепко обнявшись.
_____________
Когда утром заголосил телефон, она не сразу поняла, где. Только выключив будильник и оглядевшись, Варя сообразила. У Тихона. И вот он сам, рядом. Варвара неосознанно протянула руку и коснулась лба. Температуры, кажется, нет. Или есть, но небольшая. Или он просто хорошо прогрелся — под теплым одеялом и в обнимку. Они так и проспали всю ночь — обнявшись. Что Варю несказанно удивило. Как и то, что она за ночь не проснулась ни разу. На новом месте. Имея привычку спать одной и широко раскинувшись на диване — проспала всю ночь, не шевельнувшись и обнимая Тина.
А он продолжал спать. Щетина за ночь уже практически превратилась в юную бороду. Синяки под глазами ушли. Спал — спокойно, безмятежно, расслабленно. И пусть спит. А ей пора вставать и на работу.
Перед уходом она замерла в дверях спальни. Так уйти? Или все-таки разбудить? Словно в ответ на ее мысли Тихон заворочался, открыл один глаз.
— Тиша, я на работу поехала.
Он из глубин одеяла ответил что-то неразборчивое — "агаспасибояещепосплюдверьзахлопнисозвонимся".
Ну и ладно. Созвонимся. Дверь она захлопнула.
Как было трудно собраться с мыслями. Они то разбредались, то сбивались в клубок и лезли одна на другую. Все смешалось в одну кучу, не разобрать, не вычленить. А ведь ей работать надо. Хирург на личную жизнь во время работы права не имеет. Так ее учили. Но как же это трудно! Хоть в лоб себя бей. Чтобы не думать о том, о чем думать сейчас нельзя. И, в общем-то, бесполезно. Все равно пока полный бардак и сумбур в голове.
Нет, надо все-таки треснуть себя в лоб. Чтобы постоянно не думать: как он там? Чтобы не мечтать о том, чтобы сесть в машину и рвануть к нему. Чтобы не вспоминать это его убийственное — «моя». Что ты натворил, Тиша?! Что ты наделал? Что мы наделали? И как теперь с этим жить? Или, хотя бы, как ей теперь с этим один день отработать?
