Дрожит и шепчет что-то непонятное. Течёт от возбуждения. Когда следующую порцию я выливаю на копчик, капли, устремляясь вниз, смешиваются с прозрачной смазкой. Это настолько красиво, что будь я романтичнее, непременно придумал бы оду текущей вагине.
Хочется окунуть пальцы в источник одуряюще пахнущей влаги, но ещё слишком рано… Ночь для нас только началась.
Лёгким, мажущим движением по складочкам даю понять девочке, что ещё вернусь туда, и продолжаю поглаживания и ласкать ее тело, пока она сама не превращается в извивающийся горячий масляный воск. Стонет, раздвинуть ноги шире пытается, ко мне подаётся, соблазняя на большее.
А я беру кубик льда в рот, пересохший от желания напиться её соками.
Кажется от разгоряченной кожи её бёдер пар поднимается, когда я провожу первый раз льдом, зажатым между зубами. Потом губами это движение повторяю. Узоры рисую, все более сложные. Мяукающие стоны сменяются хриплыми, а потом и тихим визгом, когда обжигаю холодом налившиеся кровью складочки. Вокруг обвожу, поднимаюсь к колечку ануса. Убираю лёд и повторяю весь путь языком.
И снова льдом.
Искру потряхивает уже, когда я беру специальную смазку и обильно наношу между двумя полушария. Легко ввожу один палец ей в анус, и тут же, два, другой руки, в истекающую соками дырочку. Несколько поступательных движений делаю.
- А-ах…
- Вот так это будет. Только плотнее. Нравится?
- Да-а…
Я полагал, что вряд ли могу хотеть её больше, но вот сейчас, после этого протяжного, во мне вибраций внутри отзывающегося "да-а", хочу…
Достаю небольшую анальную пробку - никаких пошлых страз, высокотехнологичный и приятный на ощупь материал - ее тоже обильно смазываю и легко надавливаю, чтобы где надо оказалась… Замирает, привыкая к незнакомым ощущениям. Но как только расслабляется, вибрацию включаю.
Искра не сразу понимает, что происходит. А потом сама будто вибрировать начинает, хныкать, ерзать, требуя…
- Сейчас все будет, девочка… - шепчу хрипло.
К замку брючному тянусь и осознаю вдруг, что мне до одури хочется войти в неё без защиты, пусть даже ультратонкой, которой пользуюсь обычно. Только я не знаю, как у неё дела с таблетками обстоят… Поэтому презерватив беру с тумбочки, но прежде чем раскатать его и войти, сам полностью раздеваюсь. Чтобы кожей к коже. Хотя бы так.
Она кричит, а я не могу. Дыхание перехватывает от ощущений. Внутри Искры горячо, тесно - еще теснее, чем обычно - и когда я начинаю двигаться, вибрация и плотность за тонкой стеночкой усиливаются, многократно удовольствие увеличивая…
Уже не думаю.
Беру все, что могу забрать себе. Каждый ее стон, крик, протяжное “Вла-ад”. Каждый сантиметр пахнущей сладостью кожи. Каждое движение, растрепанные влажные волосы, слезы наслаждения, дыхание сорванное. Каждой сокращение мышц - все забираю.
Искра кончает бесконечно долго, похоже, не один раз. Она - сплошная бездонная пропасть, в которую и я сам лечу и лечу, никак не достигая дна. Оголенные нерв, который продолжает вздрагивать рядом на боку, когда мы разъединяемся и лежим рядом, не способные пока двигаться…
Но когда я чувствую, что она так и отключится - с фиксаторами и пробкой внутри - тяну на себя и освобождаю.
- Даже не думай заснуть, - шепчу в маленькое ушко, - У меня большие планы на остаток этой ночи. Уж если что и есть хорошее в новогоднем празднике, так это встреча первого дня, как японцы делают. В этом гораздо больше смысла, чем в том, чтобы напиться в полночь…
План мы даже перевыполняем.
И смотрим на рассвет вместе. Я на кресле сижу, а Искра - на мне, расслабленная настолько, что я чувствую ее не тяжелее пледа. А потом глаза на меня поднимает. Влюбленные.
И шепчет на грани слышимости:
- Ты знаешь, эта ночь и это утро… Лучшие в моей жизни.
И засыпает доверчиво в моих руках. А я не сплю.
Сижу и думаю о том, что её контракт истекает через две недели.
***
- “… Если бы вы полностью могли спланировать свою жизнь, какой бы она была? Чем бы вы занимались каждый день? Как себя чувствовали и как выглядели? С кем просыпались каждое утро? Какой след оставили бы в этом мире?...” - голос Искры с каждым словом обретает все большую силу и глубину.
Я на спинку кресла откидываюсь и глаза закрываю.
Мы это часто практикуем последнее время. До того, как я черновик корректору отдам, мне важно знать, как книга на слух звучит. Не ради амбиций аудио потом сделать - оно и так будет. Я хочу, чтобы мои тексты полноценно жили.
Чтобы описанные блюда и вкусы оседали на чувствительных сосочках языка, кожу покалывало от тактильных ощущений, а в голове голоса звучали. Где надо - тревожно. Где надо - радостно. Проникновенно.
Чтобы текст музыкой становился, он тогда по венам-струнам проникает сразу и в мозг, и в сердце.
- “… и написать книгу своей жизни. Где будет все, что вы хотите от этой жизни. Именно вы. Не то, что хочет общество или родители, что требуют учителя или начальство, что советуют друзья или враги. И книгу написать, и некролог…
- Некролог? - пищит мышка в первом ряду, - Но я не хочу думать о смерти!
- А ты не думай о смерти, только о том, что выберешься когда-то из этой клетки. И что скажут о тебе те, кто останется?
- Вы предлагаете жить, опираясь на общественное мнение? - с важным видом поправляет усы белоснежный и мохнатый долгожитель.
- Я предлагаю жить, опираясь на представление, что скажут другие после твоей смерти, - повторяю терпеливо, - Напишите свой некролог. Что вы бы хотели услышать о себе, когда умрете. И вам станет понятно, где вы сами жизни избегаете…”
Искра читает - я слушаю.
Снег за окном идущий слушаю.
И на ощущении себя ловлю, что в этом всем больше жизни, чем я себе мог представить… Вот только моей ли? Должна ли она быть в моей собственной книге?
- Что думаешь? - спрашиваю, когда она замолкает.
- Мне нравится, - кивает уверенно. И добавляет мягко, как всегда делает, когда надо выполнить и другую свою работу. - Маркетологи предлагают последнюю главу пустой сделать. Страниц на восемь...
- Что имеется в виду?
- Вроде приглашения читателям свою книгу жизни написать. Некролог быть может. Мне кажется это интересно будет.
- И отличный рекламный ход, да, - усмехаюсь, - А они не идиоты.
- Не всегда, - тоже улыбается.
- А что тебе не так? Что не нравится?
Пугается вопроса немного. Но и этому она научилась - не петь только лишь дифирамбы.
- Мне герой всегда близок был, на протяжении всех его жизней. Или интересен. Или злил меня... - начинает негромко, - Но в этой последней главе так не получается. Вроде и мне вопросы задают, а я на них не хочу отвечать. Мне не страшно. Просто не мои они совсем, не для меня...
- "Мыши" потому что? - понять пытаюсь.
- Нет, глава... очень мужская.
- А конкретнее? - заинтересовываюсь.
- Вопросы эти я имею в виду. Они будто к голове обращены. Я женщины - они же про чувства… Я бы хотела, чтобы меня по другому спросили.
- Как?
Волнуется.
Губы кусает и на меня старается не смотреть, когда говорит обо всем этом. Может боится увидеть на моем лице недовольство или злость. Я так и остался для нее Серым Волком, которого она против шерсти пока неуверенно гладит.
Искра встает порывисто. К окну отходит. На падающие белые хлопья смотрит, как будто видит в них больше, чем просто снег.
А я на нее смотрю.
Говорит тихо после паузы:
- Я бы хотела, чтобы меня спросили, когда я последний раз влюблялась. Смеялась - открыто, громко. Когда я плакала, потому что мне плохо… и плакала потому, что мне хорошо. Когда я последний раз танцевала. Пела. Смотрела на себя в зеркало и нравилась себе. Вот, что там могло бы быть написано…
- Напишешь?
Я еще не успеваю примерить на себя мысль, что будет, если кто-то влезет в мою книгу, но спрашиваю. И всматриваюсь в ужас резко повернувшейся ко мне Искры, и в свой не ужас, но... удивление, что я вообще это предложил.
