— Уже записались? — придвинув и опустившись на второе кресло, я потянулся к регулятору громкости, чтобы сделать музыку погромче.
— Не. Он ещё пока раскачивается, но, бля буду, это точняк бомба!
Хрен знает каким макаром Мистик без слов понимал, что от него хочет Фил, но после нескольких его движений и ответных манипуляций с пультом звучащий бит стал чуть медленнее и к нему добавилось пара аккордов расстроенного рояля, от которых меня прибило на раз-два. Что-то подобное было, когда Филыч записывал свою "Молитву", но тогда я видел текст, знал, что будет жесть, и типа успел морально подготовиться, а сейчас от одной только музыки ощущение тревоги и какого-то надвигающегося пиздеца херачило по мозгам в разы сильнее. Я видел как пишется Фил, знал, что все, что он зачитает — его поток мыслей на звучащую в наушниках музыку и чистой воды экспромт, но каждая запись вгоняла меня в состояние, когда стрёмно сделать лишний вдох. Я не догонял, как можно вот так, с потолка, выдавать текст, ещё и в рифму, и реально очковал спугнуть состояние Фила, а он подошел вплотную к микрофону, накрыл его ладонями, уже провалившись в музыку с головой, и на очередном повторе глухим голосом начал выдавать строчку за строчкой так, будто читал с листа:
В белой палате среди белых стен
Шепот чуть слышный в биении вен:
"Боже спаси, дай ей сил и терпения,
Лучше меня забери во владения.
Хочешь, хоть в ад, хоть в гиену кипящую,
Ты забери мою душу просящую."
Губы дрожат, молят ночь напролет.
Только надежда никогда не умрет.
Мистик быстро подкрутил пару своих крутилок на пульте, добавляя скорости ритму, а голос Фила стал звучать резче и жёстче, словно удары плетью:
Пульс нитевидный, дыхание рваное,
Крики врачей, злые, грубые, бранные:
"Ну же, дыши! Блядь, борись до победного!
Вспомни про мать, она ждёт тебя бледная!
Сука, куда? Умирать не приказано!
Скальпель, зажим! Ты держись, кому сказано!
Дайте разряд! Дай ещё, твою в рот!"
Эта надежда никогда не умрет.
Новая чехарда, и через динамики на нас обрушилось срывающееся дыхание и строки, впечатывающиеся прямиком в мозг:
Можно упасть, натыкаясь на стены.
Можно простить и врага, и измены.
Можно пойти, если кто-то пошлет,
Только надежда никогда не умрет!
Ночью темно, но дожить до рассвета час,
Верь, будет жизнь, вытри слезы и встань сейчас!
Кончится ночь, солнце точно взойдет,
Если надежда в тебе не умрет!
Буквально проорав последнюю строку, Фил резко отшатнулся от микрофона, словно его ударило током, скинул наушники на держатель и несколько минут дышал загнанной лошадью, прислонившись затылком к стене. Подняв взгляд на Мистика, дёрнул подбородком, спрашивая как записалось и после ответного жеста, что все ок, как всегда, посмотрел уже на меня:
— Клей, помнишь батя говорил про "Олимп"? Я хочу попробовать. Как думаешь, соберём?
— Когда? — спросил я, ни капли не сомневаясь, что билеты начнут бронировать сразу после поста в группе о грядущем полномасштабном концерте Фила и разлетятся уже в первые часы старта продаж.
— После мартовских праздников. Хочу выйти с новой программой, чтобы вообще ни одной старой песни. Может, только “Молитву”. Если надо, лазерщиков снова подтянем, можно "Онлайнов" позвать, чтобы они нам запись нормальную сделали… Короче, хочу расхерачить так, чтобы город потом на ушах стоял. Зайдет или рано еще?
— Братка, ты шутишь!? Ясен хрен, зайдет! — кивнул я.
— Тогда мы с Мистиком начнем плотняком записываться, а ты врубай свою пиар машину на полную катушку. Делай все, что посчитаешь нужным, братка. Полный карт-бланш. Только не сливай никому никакой инфы про новые треки. Посмотрим, что из этого выгорит.
— Без базара, Филыч! Нагоню интриги по максимуму, а потом ты всех разъебешь к херам! — показав ему оттопыренные больше пальцы, я сразу же вытащил из кармана блокнот и стал искать в нем номер телефона владельца “Олимпа”, чтобы забить концертный зал на самое ближайшее время. — Е-е-е! Движняк, бля! Лев Андреевич? День добрый, Левентис Максим вас беспокоит. Не подскажете, что там у вас по свободным дням после восьмого марта? — спросил и, рассмеявшись на торопливый ответ, что “Олимп” будет свободен в любой день, если разговор идет о концерте, попросил подождать минуту и, прикрыв телефон ладонью, выразительно посмотрел на Фила. — Братка, какое число тебе нравится?
— Одиннадцатое марта, — улыбнулся он. — Мамин день рождения.
К двум подъезжаю к клинике, чтобы пообедать вместе с Елей. Без звонка и предупреждения, что заеду: телефон вырубился, не выдержав масштабов моей активности, а язык, к моменту, когда раскалившаяся от беспрерывной болтовни трубка сдохла, уже едва ворочался и не выговаривал простейшие слова. И если с мобилой все решилось покупкой зарядного в машину, то смысла предупреждать особо и не было — зайду и спрошу. Если есть окно, пообедаем, нет — хотя бы прошвырнулся и вроде как передохнул. Заодно купленный аккум для “Мерса” заберу и увезу домой — стоит, пылится только. Потом можно в "Олимп" заскочить и взять болванку договора, чтобы с ней сгонять к Ярику на консультацию. Планы выстраиваются в моей голове в две четкие линии, зависящие от ответа на вопрос про обед, но они летят к херам, когда среди машин на парковке взгляд цепляется за "Прадик" Боречки, а потом и его самого в зале ожидания клиники. В башке щелкает, когда к нему выходит Еля, о чем-то спрашивает и отрицательно мотает головой, решительно показывая на двери. Только он не уходит, хватает ее за руку, а мои руки инстинктивно лезут в карманы за зажигалками, и перед глазами вспыхивает кровавая пелена.
25
Ли
"Здравствуй, Токсикоз. Только тебя мне не хватало для полного счастья."
Вполне себе обычное явление при беременности, но подкатывающая в самый неподходящий момент тошнота — это нечто. И ведь дома все было просто замечательно, а на работе начался кошмар. Четыре приема с утра, и на протяжении всех я срывалась в сторону туалета буквально каждые пять минут, перепугав и клиентов с их животинками, и Алину с Мишкой. Первые, когда я возвращалась, смотрели на мое позеленевшее лицо с жалостью и спрашивали все ли со мной хорошо, а вторые чуть не с матами перелопатили мою запись, перенося и перекидывая ближайшие приемы на других врачей. Мишка геройски впихнул в свой и без того загруженный день всех кошачьих и на правах героя отжал декоративного поросёнка Фунтика, с которого мы умилялись всей клиникой, после затолкал меня в кабинет, притараканил туда из зала ожидания кулер с водой и пригрозил самолично устроить промывку мозгов и других органов, если я выползу в коридор раньше, чем смогу адекватно передвигаться, не заблевывая все вокруг. Именно так и сказал. Достаточно грубо и доходчиво, чтобы у меня не возникло желание препираться и спорить, но я лишний раз убедилась — в клинике работают золотые люди, которым без разницы кому помогать: кошке, собаке или внезапно решившей поьлевать на каждый запах начальнице.
— Алька тебе мятный чай заварит, выпьешь! — тоном судьи выносящего смертельный приговор произнес Мишка и, когда я кивнула, пошел разгребаться с увеличившимся потоком, напоследок придвинув ко мне, полулежащей на кресле, ведёрко. — На всякий пожарный, — не преминул подколоть, хотя по глазам видела, что подбадривает и переживает.
