— Пальцы устают от жестов? — тихо прошептал он.
— Немного… После случившегося всё поменялось для меня. Это покажется странным, но я как будто повзрослела. Обстоятельства сломали во мне ребёнка, больше я им не была. Лицемерная улыбка бабки перестала казаться доброй, а её голубые глаза стали для меня хуже взгляда Василиска. Я не хотела с ней говорить, но не могла перечить. Однажды она спасла мою семью, и мы всей ей обязаны. Однако, в день моего шестнадцатилетия она сказала то, что я всегда о себе думала. Боялась это от кого-то услышать, думала, все так считают, но только у одного человека хватило смелости произнести это вслух. Неполноценная недоразвита, которую изнасиловали. Так она меня назвала за моей спиной. Я думала, что в моих глаза упадёт один человек, но в тот момент ни папа, ни мама, никто ей не возразил. Как бы сильно они меня не любили, влияния бабки они боятся больше. И я поняла, что так будет всегда, и так будет считать не только она, но и все, кто когда-либо узнает правду. И тогда…
Весна вновь опустила руку и подняла рукав, обнажая шрам. Тонкие маленькие пальцы, словно маленькой девочки, коснулись его и прошлись поперек предплечья по белоснежной кожи, лишённой жизни.
— Ты не хотела в тот момент умереть. Если бы хотела, резала вдоль.
— Это была странна игра, как будто я хотела проверить, поймёт ли кто-то, что я устала от всего, что теперь готова опустить руки, не желая чувствовать на себе давление. Пусть я не говорю, но и без того можно понять, что больше не хочу улыбаться людям, которых мало знаю, не хочу играть для гостей на скрипке и вообще больше не хочу сборищ на день рождение. Не хочу с кем-то разговаривать, потому что у меня нет настроения. И оказалось, что такой человек был. Ника. Она поняла, что я затеяла лишь по моей игре на скрипке. Я оборвала свою композицию, и плевать что это моветон, я не хотела больше чувствовать на себе взгляд лицемерных голубых глаз.
— О чём ты думала? — парень обхватил предплечье девушки, и тогда она подняла левую руку.
— О голубых глазах. Я думала, что передо мной пробежит вся жизнь, когда лезвие коснётся кожи, но появился лишь один момент. Наверно, он и был самым счастливым и волнительным в моей жизни.
— Ты думала об этой ненормальной родственнице?
Весна улыбнулась и замотала головой. Бэд продолжал поглаживать кожу девушки, что старалась не обращать внимание на то, как кожу саднит от одних только прикосновений.
— Это будет смешно, я не хочу об этом говорить, это смущает.
Бэд практически не видел глаз Весны из-за темноты, но отлично видел, как щёки девушки покраснели.
— Давай же, кнопка… — Бэду было весело, он стал доставать Весну, пока она не сдалась.
— У моей первой любви были такие глаза.
— Томаса? — не понял Бэд.
— Нет- нет, — Весна замотала головой. — Больше я ничего не скажу, даже не надейся.
Бэд отпустил девушку и тихо засмеялся. В его окружении девушки краснели и смущались уж точно не от рассказов о детской влюблённости.
— Ты очень милая, Весна. Такой девушке нужно искать человека, за чью спину она могла бы спрятаться в случае чего, а не стремиться покорить сцену.
Весна вопросительно ставилась на Бэда, который растерянно посмотрел в ответ.
«Я сказал это вслух?» — читалось в его глазах, потому девушка и ждала ответа.
— Я к тому, что сцена — это тебе не игры. Ты думала, что будет дальше? Предположим, мы станем знаменитыми, ты встретишь своего Томаса и всё такое. Но слава подразумевает и тех, кто будет ею недоволен, люди будут искать, за что нас ненавидеть мы постоянно будем под камерами, в новостях. Это тяжелее, чем ты думаешь. И еще твой Томас… Это самая бредовая идея для создания группы, и я с вами лишь потому, что вы играете неплохо, однако ты можешь разочароваться в нём, как в человеке, и что тогда? Запал Весны пропадёт, ты больше не сможешь играть — и все наши усилия пройдут даром. Задумайся уже сейчас, кнопка. Стоит ли вкладывать столько нервов и сил в то, что однажды может очень легко сгореть. И тогда ни одно лезвие тебе не поможет, потому что страдания близких из-за твоей никчёмности — это намного больнее, чем самый глубокий порез в мире.
— Это неправда, — Весна разозлилась и слегка приподнялась, недовольно ударив по крыше. — Я правда думаю, что у нас всё получится, но я не для Томаса это всё делаю. Музыка теперь часть моей жизни. Никто не слышит моего голоса до того момента, пока я не сяду за ударные и не возьму в руки палочки. Моя игра — мой язык. И я это поняла благодаря Томасу, точнее, из-за него. На концерте я влюбилась в его чувство свободы, а не популярность. Я хочу, чтобы он еще раз поделился со мной этим чувством. Быть с человеком, рядом с которым ты забываешь свои ошибки, — Весна указала на шрам, — свои недостатки, — она коснулась горла, из которого ни разу не рождался звук, — внешность, цвет глаз, рост или вес, и тем более прошлое — вот моя цель. И мне показалось, что Томас именно тот человек. Это странно, вот так стремиться к кому-то, но идя по этому пути, я чувствую, что обретаю себя. Пусть, мы никогда не встретимся или ни разу не заговорим, но из-за моей цели я чувствую, как меняюсь.
— Так убери шрам, раз меняешься. Ты же можешь это себе позволить.
— Он напоминание о моём прошлом, об ошибке, которую я больше никогда не совершу. Никого никогда не слушай, вот о чём он говорит.
— Постоянно напоминание самой себе о прошлом и его ошибках не есть самосовершенствование.
— Почему ты такой противный?! — вспылила девушка, а Бэд рассмеялся. — Будь добрее, сноб.
— Кнопка, я не сноб, но и не человек, который буде тебе красиво врать в лицо, говорить то, что ты хочешь услышать. Я фрик, человечек на своей волне.
Его улыбка стала широкой и счастливой, а Весне сразу же захотелось её стереть. Она стала легонько ударять по губам парня, чтобы он прекратил над ней издеваться. Ведь именно так она и видела его отношение к себе.
Но её в момент заломили и уложили к себе на колени, обхватив одной рукой сразу два запястья. Тогда девушка стала бить ногами по крыше, а Бэд закинул девушки запястья за голову, причиняя лёгкий дискомфорт. И когда улыбка пропала с губ девушки, он сразу же отпустил руки.
— Тебя обездвижить, как раз плюнуть, так что не нарывайся, кнопка.
Та самая кнопка показала язык, но с коленей парня так и не встала, продолжая смотреть на небо над собой и изредка зевать. Бэд не возражал, парень сидел неподвижно, глядя вдаль, в которой уже было не отличить небо от земли без света.
— Твои тату что-то значат для тебя?
— Только то, что я не подчиняюсь тем, кто меня растил до шестнадцати, не более.
— Их очень много на тебе. Но выглядит красиво.
— Спасибо, но мне плевать, как оно выглядит. Это всего лишь моя оболочка и кожа.
— Тогда зачем мне говоришь убрать шрам?
— Потому что вижу, как ты на него смотришь. В тебе всё еще есть боль, и чем раньше ты от неё избавишься, тем меньше шанс, что тебя кто-то сможет задеть твоим прошлым. И даже если кто-то узнает о нём случайно, ты просто усмехнёшься в лицо и покажешь фак, не чувствуя, как внутри что-то болит.
— Как? Думаешь, я не пыталась этого сделать? Игнорировала свои абсессии, вырезала из памяти прошлое, но всегда находилось то-то, что всё равно напоминает об этом. Так какая разница, пусть это будет всегда что-то под носом, чем появившееся перед глазами неожиданно.
Бэд оторвал взгляд от неба и посмотрел в тёмные глаза, что давно смотрели на него. Глядя вот так сверху вниз на и без того маленькую девушку, что сейчас лежала головой на коленях, Бэд снова стал улыбаться.
— Расскажи о боле миру своим языком. Это у тебя получается отлично.
— Ты про ударные? Предлагаешь написать песню про это?
— Я напишу тебе её, — парень поддался желанию и запустил пальцы в волосы девушке. — Но пообещай, что исполнив её, ты распрощаешься с прошлым навсегда.
Он взял руку Весны и провёл большим пальцем по шраму. Внутри девушки всё загорелось, словно ветер раздул угли, которые вновь охватил огонь. Она резко поднялась с колен парня и отползла чуть подальше, понимая, что в груди перестало хватать воздуха, и теперь дышать нужно чаще.