что с ней стало невозможно разговаривать — она была словно автомат, неживой человек из рекламы. Это длилось год или два. Потом она пропала. Отец сходил с ума. Её нашли спустя две недели. Мёртвой. Выловили тело из канала. Ей перерезали горло.
— Обвинили твоего отца?
— Не исключали такую возможность. Но только в ночь исчезновения он был вместе со мной в Европе. Приехал на награждение, спал в соседней комнате отеля. Я слышал, как он храпел… Ангелика просто стала жертвой случая. Почувствовав свободу от давления отца, она понеслась в клуб выпивать, подцепила какого-то смазливого ухажёра. Это всё было видно на камерах наблюдения. Новый ухажёр сначала позабавился с ней, потом обчистил карманы, выгреб деньги, сорвал украшения и прирезал дурочку… Вот такая история.
— Даже не знаю, что сказать… — На языке вертелись слова, что ломать человека не стоит, а ещё я подумала, что Дэниел явно пошёл характером в отца. Но в то же время, если Ангелика изменяла… Может быть, делала это назло? — И как это связано с той монетой?
— Семья Риччи считала и до сих пор продолжает считать отношения моего отца и Ангелики ошибкой, которую нельзя было допускать, — пожал плечами Дэниел. — Якобы на моём отце повис долг, оставшийся неоплаченным.
— Они вспомнили о нём только сейчас?
— Видимо, Гвидо что-то нужно, если они обратились к Фабрицио, всегда придерживающегося нейтральной стороны.
— А Гвидо — это сын одного из братьев твоей матери?
— Да, Гвидо — сын Николо, младше меня на три года. Он племянник Фабрицио, как и я.
— Это понятно. Но причём здесь монета?
— О, милая, это всего лишь традиция семьи Риччи. Символ власти и обязательств. Сейчас Фабрицио считается старшим из семьи Риччи, в его праве затребовать кровный долг с любого из родственников.
— Но это всего лишь монета! Мы можем на неё плюнуть! — удивилась я.
— Нет. Это нерушимая традиция. Он призвал меня к ответу. Если я откажусь, — Дэниел покачал головой. — Последствия могут быть катастрофическими. Игнорировать семью нельзя.
— Каменный век какой-то! — возмутилась я. — Тогда зачем ты выкинул эту монету? Фабрицио сказал, что и ты в свою очередь можешь попросить его об одолжении.
— Я не хочу быть частью этого, Лорри. Я привёз тебя в солнечный Милан только потому, что меня очень давно не тревожили родственные связи. Думал, что они не захотят иметь дел с американским выскочкой. Я ошибался, прости.
— Но нам же ничего не угрожает? — уточнила я.
— Ничего, абсолютно. Фабрицио держит слово. Он всегда против пролития крови.
— Что Гвидо хочет получить от тебя?
— Теодор и Николо Риччи были связаны с мафиози. Возможно, Гвидо продолжает дело своего отца. Осмелюсь предположить, что он хочет склонить меня к сотрудничеству.
Я порывисто обняла Дэниела, испугавшись за его жизнь.
— Знаешь, лучше бы ты не выбрасывал ту дурацкую монету! — прошептала я и прежде чем сказала, что монета у меня, Дэниел усмехнулся:
— Пусть будут настороже, гадая, что же я захочу попросить взамен.
— Ты хитрый, Дэниел. Надеюсь, ужин пройдёт гладко.
Глава 17
Несмотря на заверения Дэниела, что в доме Фабрицио нам ничего не угрожает, я испытывала тревогу. Я беспокоилась даже не за себя, но за Дэниела. Он заявил, что не хочет связываться с мафиози. Но я прекрасно знала из фильмов, что бандиты способны на всё, чтобы заставить нужных им людей сотрудничать с ними. Я опасалась за жизнь Дэниела.
Лимузин вёз нас в дом Фабрицио. За окнами проплывали огни вечернего Милана. Я же любовалась суровым профилем Дэниела и внезапно забралась к нему на колени, прижавшись всем телом.
— Ты дрожишь, малышка. Что с тобой?
— Мне страшно. За твою жизнь.
— За меня? — недоверчиво переспросил Дэниел. — Всего пару дней назад ты насылала на меня проклятия.
— Милан кое-чему меня научил. Не могу сказать, что я стала жутко умной и очень взрослой. Но я впервые оказалась так далеко от родного дома и на многие вещи посмотрела иначе. А ещё… — я сглотнула ком в горле. — Мне приснилось лицо того старого урода — Коулмана. Приснилось, якобы я досталась ему. Мне было так страшно.
— Почему не рассказала об этом кошмаре, крошка? Я бы прогнал дурные мысли из твоей головки действенным методом.
— Ох, ты уже это сделал. Порочный Даниеле, — передразнила итальянский говор. — Можно я буду называть тебя так? Звучит очень сладко…
— Называй как твоей душе угодно. И не переживай ни о чём. Я хотел бы держать тебя вдали от историй о мафиози и считаю себя виноватым, что ты узнала даже крохотную часть. Но в доме Фабрицио нам ничто не угрожает. Из всей семьи он самый спокойный и мудрый. Противник насилия.
— Пацифист?
— Он был священником в далёком прошлом. Семья призвала его к делу, когда не стало Теодоро. Но Фабрицио занялся делом весьма специфически — сохраняя нейтралитет. Ты даже представить себе не можешь, сколько раз его пытались перекупить, склонить и просто убить…
— Не получается?
— Он противник насилия, но умеет постоять за себя. Если во всём Милане и есть безопасное место, то это его дом. Нам ничто не угрожает, mia bella. Утром ты проснёшься в своей кровати в Штатах, крошка. Обещаю… — Слова Дэниела вселили в меня уверенность. — Так-то лучше, крошка, — улыбнулся мужчина, заметив перемены в моём настроении.
Дом Фабрицио располагался в живописной части Милана. Здесь было полно старых домов, представляющих собой часть культурного наследия.
— Это больше смахивает на отреставрированный замок, — шепнула я.
Кованые ворота медленно распахнулись перед лимузином.
— Так и есть. Замок отреставрировали, — согласился Дэниел.
Фабрицио встречал нас на крыльце особняка. Он расцеловал племянника, благодушно поприветствовал меня и проводил внутрь. Роскошь обстановки едва не ослепила. Звук шагов разносился эхом по просторному холлу. Создавалось впечатление, что мы в музее.
— Семья в зале, — скупо сообщил Фабрицио.
Он шёл впереди, словно ворон. Я видела слуг, но они передвигались, словно тени. В отдалении играла музыка. Чем ближе мы подходили к двустворчатым
