его семя все-таки добралось до моей яйцеклетки – ничтожна, но она есть.
Что-то еще меня тревожит? Отель, потеря девственности, он, как обычно, был в презервативе, но мне показалось странным много влаги между ног. Да мне даже сравнивать не с чем и спросить было не у кого.
Снова чуть не порезалась, отбросила нож, вытерла руки.
– Лиана, – Вартан обращается ко мне не поворачиваясь.
– Что?
– Как отец?
– Равиль сказал, что он в норме, лечится.
Мужчина покачал головой, хотел обернуться, но не стал.
– Не верь ему.
Открытие.
Я уже самой себе боюсь верить, не то что там каким-то посторонним, шантажирующим меня мужикам. И почему все так резко ополчились против ничем не приметной девчонки?
– Хорошо, не буду, – налила воды, выпила залпом целый стакан.
– А о нем не думай плохого, душа у него выжжена, черная совсем, не живет, а так, существует.
Это он о Мурате, да, точно о нем. Медленно подхожу ближе, делаю вид, что мою стакан, открыв воду.
– Расскажи, – спрашиваю, а у самой внутри все дрожит.
– Кем я буду, если начну рассказывать чужую жизнь?
– Хорошим человеком, ты такой, я верю.
Вартан опускает руки на стол, кожа тонкая, вздутые вены, мужчина вздыхает.
– Семья у него была, давно, потерял всех.
Стою, оглушенная услышанным, никогда бы не подумала так, но ведь Мурат и правда как неживой, словно зомби, ни одной эмоции, говорит мало, в глазах пустота и чернота.
– Лиана!
Вот же сука, я чуть не разбила стакан, Луиза Азизовна, как всегда, фурией влетает на кухню, лицо красное, губы поджаты.
– Я вас слушаю.
– Слушает она меня, гадина такая. Я тебе приказала поменять постель в гостевой спальне.
– Я поменяла.
– Ты не то поменяла, надо было белое, оно из гипоаллергенного материала, я десять раз тебе повторила.
Хоть убей, не помню, какое именно я стелила.
– Кто-то умер от этого?
Вырвалось случайно, опустила глаза, надо как-то начать дружить с этой теткой, а у меня все никак не получается. Снова смотрю нее, Луиза хочет что-то еще сказать, но когда в помещение входит Равиль, замолкает.
Чувствую, как незримо все меняется, как меняюсь я сама и мое отношение к людям, событиям. Неужели это мой негласный статус любовницы Хасанова дает некую смелость? Нет, это другое, я становлюсь взрослее, пытаясь выжить в новой среде, не прячусь в угол, как это было в школе.
– Да, Луиза, что – кто-то помер?
– Вообще-то, у нашей гостьи открылась аллергия.
– Это у которой?
– У госпожи Лейлы.
– Ничего, Мурат свозит ее в больничку, выпишут таблетки, или она задыхаться начала?
Нас на кухне четверо, а только Луизе не наплевать на чью-то там аллергию. Странно, что Равиль так спокойно говорит обо всем.
Экономка прикладывает руки к груди, подаю ей стакан с водой.
– Нет, никто не помер, как вы говорите, но если Карим Азиз узнает, что с его дочерью плохо обращались, не поздоровится всем.
Новые имена, как интересно, пока Луиза мелкими глотками пьет воду, на кухне появляется женщина. Взрослая, в темной одежде, на голове закрытый платок. Цепкий и строгий взгляд черных глаз, между бровей глубокая морщина.
Луиза в сравнении с ней чистый ангел.
Она произносит несколько фраз на незнакомом языке, ей отвечает Равиль, улыбается, наблюдаю за этим странным диалогом, а женщина смотрит больше на меня. От этого взгляда не спрятаться, но я и не думаю отворачиваться.
Это не может быть Лейла, скорее ее сопровождающая, Осман и она из Турции, а там, насколько я знаю, девушкам запрещено выезжать куда-либо без сопровождения взрослых. Несколько брошенных фраз, она уходит, Луиза кидается к Равилю.
– Что она сказала? Что?
– Просила подать чаю, чтоб она принесла.
Кивок в мою сторону, я лишь пожимаю плечами. У меня работа такая: подавать и убирать здесь за всеми. Жду, пока Вартан соберет поднос, волнуюсь сама.
Не знаю, хочу или боюсь увидеть Мурата? И то и другое одновременно. Водрузив все на столик, качу его перед собой в гостиную, останавливаюсь на половине пути, слышу, как кто-то стучит по клавишам фортепиано, как инструмент издает жалобные звуки.
Разве вообще так можно с ним баловаться?
Незнакомая речь, девичий тонкий смех, он больше режет по нервам, чем звук фортепиано.
– О, наконец-то нам дали чай. Мурат, я правильно сказала?
– Да, только нужно говорить "подали чай".
– Извини, русский такой сложный для меня, но мама с самого детства говорила со мной только на нем. Это Осману хорошо, он учился здесь и знает много.
Девушка очень красивая, она в европейской одежде, легкое светлое платье, закрывающее руки, практически в пол. Она сидит на диване рядом с Муратом, их разделяет полметра, вот она обращает свое внимание на меня, поправляет не закрытые платком волосы, они длинные, блестят под лучами солнца, что освещает гостиную.
Невольно задерживаю свой взгляд на ее лице. Восточный разрез карих глаз, длинные ресницы, она старше меня – или просто так кажется. Улыбается, ровный ряд белоснежных зубов, полные губы, тянется за чашкой на пальцах кольца, на запястье звенят браслеты.
В сравнении с ней я серая мышка, которой всегда и была.
– Осман, иди к нам, служанка принесла чай и сладости.
Моя рука вздрагивает, позади стук, это Осман грубо захлопывает крышку фортепиано. Я чуть не наливаю чай мимо, девушка шипит, произнося слова на своем языке. Сейчас я чувствую взгляд всех собравшихся, они разные, но ни один из них не дает сил и уверенности.
– У тебя, Мурат, очень непрофессиональные слуги, нам надо было взять с собой Айсу, да, Фатима? Вот кто делает все безукоризненно.
Девушка говорит с большим акцентом, но замечание о моей нерасторопности произносит с улыбкой и смотрит только на Мурата. Хасанов словно не замечает ничего и никого вокруг, его взгляд направлен куда-то мимо меня, в
