улыбаюсь и притягиваю Рори ближе к себе, вдыхая аромат шоколада с ее волос и пытаясь хотя бы немного унять ее боль.
Аврора
Я все еще плаваю где-то между сном и реальностью, когда думаю о том, что мне давным-давно не снилось ничего настолько спокойного. Я будто романтическое кино посмотрела — да, то самое со счастливым концом и ванильным послевкусием. И я не припомню подробностей. Детали с пробуждением быстро ускользают от меня, но там точно была я, Егор и его пес Боинг. Нам было очень хорошо вместе.
Ерунда, да?
Не без труда проскользнув сквозь сонную дымку в мыслях, я медленно открываю глаза и сладко потягиваюсь на кровати. Вижу, как в комнату забираются тусклые лучи солнца, слышу пение пташек и чувствую движение сзади. Стоп, что? Почти не дыша, я поворачиваю голову и в один миг вспоминаю все.
Твою ж мать!
Я отскакиваю от Егора, разлегшегося на три четверти кровати, одним каким-то, пожалуй, даже цирковым прыжком и, перевалившись на другой бок, конечно падаю на пол.
— Ау! — больно ударившись локтем, шиплю я и потираю предплечье. А еще тайком поглядываю на мужчину в моей кровати, с которым у нас недавно был секс. Три раза, если быть точнее. За один день. Или час. И каждый из них я, между прочим, без труда кончила. Так, может… разбудить его сейчас?
Дурная, нет!
Ладно, не больно-то и хотелось, — быстро отбросив случайно заблудшую мысль, договариваюсь я сама с собой и беру в руки телефон, чтобы увидеть время — половина пятого утра. Да, хорошенько мы так вчера отключились.
На экране бесконечным списком горят десятки пропущенных, но я разом смахиваю все уведомления — не сейчас. Вздрагиваю, когда живот издает истошный вопль, который мог бы разбудить и роту солдат, но не Егора, чьи смольного цвета кудри горят контрастом на моих белоснежных подушках. Он всегда просыпался от первого перезвона будильника, но в остальное время спал как убитый — это я хорошо запомнила, так как сама обычно вскакиваю от любого движения.
Я выдыхаю долго и медленно, пока воздух в легких не заканчивается, потому что эти отсылки в прошлое расшатывают нервы, и тащу себя на кухню — нужно поесть, чтобы как-то функционировать сегодня. Творог, бутерброд с сыром и яйцо — все по стандартной схеме, но я задерживаю взгляд на оставшихся продуктах и решаю ни с того ни с сего приготовить сырники. Да, для Егора, ну а что? Если я так проголодалась, представляю, как, очнувшись, озвереет его желудок.
К шести, разобравшись с готовкой и приведя себя в порядок, я вызываю такси и собираюсь на работу — лучше там что-нибудь полезное сделаю, чем по квартире буду на цыпочках ходить. Не дай бог еще Сталь проснется, а моя ванная комната, не ремонтированная с прошлого века, точно не выдержит наших споров. Поэтому я быстро прыгаю в удобные туфли и просто надеюсь, что Егор догадается захлопнуть дверь, когда решит уйти.
А вдруг не уйдет?
Всегда уходит. Он всегда находит что-то важнее меня.
Но возвращается же!
Ну на это мне нечего возразить.
С началом рабочего дня на радио я всех избегаю — здороваюсь, если говорят со мной, и тут же теряюсь в коридорах, ссылаясь на срочные дела. Женя, наверное, единственный меня понимает и не лезет, тем более часть истории он и без интервью знал. Он оставляет мне кофе у микшерного пульта и улыбается через стекло. Другие же громко шепчутся — если это вообще шепотом можно назвать — и невежливо тычут в меня пальцами.
Обратная сторона славы, черт бы ее!
Я запираюсь в студии и сажусь на свое законное место, которое повадился занимать придурок Лазарь со смазливым лицом тринадцатилетнего Джастина Бибера и в теле не очень спортивного парня под тридцать — как по мне, так он слишком щуплый.
Кто-то просто любит побольше мышц, да?
Намек понят-принят, и мой ответ положительный. Правда, я об этом до недавних пор не догадывалась.
Перед самым эфиром, когда я, дважды проговорив всю разминку, допиваю кофе, а Лазарь косится на занятый стул с презрением, меня вызывают к Жанне Борисовне. Этого, конечно, следовало ожидать, но не за пятнадцать же минут до начала шоу?
Я шагаю по коридору, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, и это, судя по облепившим меня взглядам, напоминает мне позорное шествие Серсеи Ланнистер. Правда, у нас одни тру́сы работают: только ловлю этих шпионов, так те сразу отворачиваются и тихо-мирно возвращаются к копировальным аппаратам и компьютерам. Лишь особо дерзкому парню из отдела пиара, который мне открыто ухмыляется, я демонстративно показываю средний палец. Пусть и дальше держатся на расстоянии — меня устраивает.
Не устраивает только недовольное лицо гендиректрисы, к которой я без стука и ожидания под дверью врываюсь в кабинет, но ей с ним — с лицом в смысле — даже пластика не поможет.
Наш разговор выходит коротким и скандально громким — я думаю, все, кто грел уши, по достоинству оценили представление, но я в этом не виновата. Не я первая начала. Никто не заставлял принудительно отправлять меня в отпуск. Без официальной на то причины. Как поясняет Жанна Крыса-Борисовна, в связи с большим количеством вопросов и претензий со стороны руководства к программе, в которой я приняла участие. Мол, выявившиеся подробности моей личной жизни могут неблагоприятно повлиять на судьбу и имидж радиостанции, если Аврора-оказывается-всем-известная-Невская продолжит выходить в эфир в «Good morning show».
Но все мы знаем, какому именно руководству я костью поперек горла встала.
— Вы нашли прекрасный повод, — хмыкнув и плюнув на все, я разворачиваюсь задницей к великому боссу и иду доигрывать акт.
О, это будет феерично! Если от меня хотят избавиться, то я заставлю их запомнить сегодняшний день надолго.
Вернувшись как раз вовремя, я едва ли не с ноги открываю дверь в студию. Лазарь конечно же — сволочь такая — умостился в моем кресле и раскачивает спинку, но именно сейчас я ничуть не возражаю. Ее уже дважды чинили. А стоит покрутить всего один болт, который держит основу, и распрекрасный стул опять развалится. Что, собственно, я и делаю, нависая над Лазарем, пока Женя дает нам минутную готовность — откручиваю болт.
— Если ты еще хоть раз попробуешь меня перебить, — отвлекаю я внимание Лазаря угрозами, и мне самой нравится, как звучит мой скрипучий низкий голос, который я слегка сорвала на Борисовне, — я засуну этот