глаза к небу и повертел головой.
— Думаю, да. Почему нет? У тебя в машине следящее устройство?
Я закашлялась.
— Вполне возможно, — наконец, уклончиво ответила я.
— Не хочешь мне рассказать, что там у тебя происходит?
— Что? — я сделала вид, что не понимаю, о чем он. Бигль заскулил под столом от недовольства тем, что на него не обращают внимания и не угощают мясом.
— Драма, о которой ты упоминала, — Артур пристально посмотрел на меня. Я вздохнула. Он имел право знать после всего того, что для меня сделал.
— Подозреваю, что мой бывший муж следил за мной.
— И ты думаешь, в машине есть устройство для слежки?
— Более чем уверена.
Артур кивнул, о чем-то молчаливо задумавшись.
— Хорошо. Что ты решила насчет Порше? Пригоняем к нам?
Я до сих пор не дала ему ответ. Но я склонялась к тому, чтобы он отогнал мою машину в сервис своего брата Димы. Днем я как раз получила сообщение о страховом возмещении. Оставалось как можно быстрее отремонтировать машину и уехать прочь: от Виктора и всего того бардака, который грозил свалиться на меня.
— Да, — коротко сказала я. Артур кивнул и встал с места, направляясь к мангалу.
Он вернулся с тарелкой овощей на гриле. Красный болгарский перец подрумянился, а шампиньоны почернели и съежились. Я взяла кусочек перца рукой, но тут же отдернула ее.
— Горячий, — пожаловалась я.
Артур взял перец и подул на него, а затем передал мне. Я не удержалась и, запрокинув голову, рассмеялась.
— Как ребенку, — сказала я, откусывая кусочек.
Мне давно не было так комфортно и спокойно рядом с мужчиной. И я не помнила, когда искренне смеялась в последний раз.
— Отгоню твою машину с утра, — Артур жевал, а я неотрывно наблюдала, как двигается его сильная челюсть. Никогда не замечала, что может быть привлекательным то, как мужчина ест.
Он поймал мой взгляд и ухмыльнулся. Черт, я пялилась на него.
Когда мы одолели половину подноса, я откинулась на спинку и обхватила рукой живот. Я объелась так, что с трудом могла дышать.
— Ты говорила, что сбежала из дома, — неожиданно произнес Артур.
Я съежилась, словно меня окатили ледяной водой. Грудь сдавило тисками. Заметив мою реакцию, Артур поднял руку:
— Прости, не следовало начинать эту тему.
Я опустила глаза на колени. Рано или поздно это должно было произойти. Эрик Робертович говорил, что секреты причиняют боль. Но когда они перестают быть секретами, боль рассеивается.
— Все в порядке. Это неприятные воспоминания. Не то, что мне хотелось бы рассказывать с гордостью. Но это мое прошлое, — тихо проговорила я. Артур молчал.
— Я жила на улице, — начала я, собравшись с духом, чтобы вытащить свой грязный секрет на свет.
Алиса
Двенадцать лет назад
Входная дверь была не заперта. Я влетела в прихожую, задержав дыхание от едкого, тухлого запаха. Из комнаты доносился шум и возгласы людей. В квартире всегда был проходной двор. Не разуваясь, я зашагала по липкому полу в комнату. Рома сидел за стареньким деревянным столом, доставшимся нам в наследство от бабушки, и делал уроки. Перед ним на подставке стоял учебник. Зеленая лампа с потертой краской освещала его рабочее место. Он обернулся на стуле, когда я зашла в комнату и резко захлопнула за собой дверь. Его лицо выглядело печальным и отрешенным. Маленький грустный мальчик. Я схватила свой потертый сиреневый рюкзак и открыла покореженную, скрипящую дверцу коричневого шкафа.
— Ты уходишь? — тихо спросил Рома. Я молча кивнула, не в силах посмотреть в его сторону. Моей выдержке не было равных, но в эту минуту я держалась из последних сил, чтобы вновь не разреветься. Я хотела казаться сильной, для брата.
— Когда ты вернешься? — его нежный голос звучал испуганно.
— Не знаю, — солгала я.
Рома вскочил со стула и подлетел ко мне. Его маленькие ручки обвились вокруг меня. Мне не нужно было смотреть на брата, чтобы увидеть, как он бесшумно плачет. Как всегда.
— Не бросай меня, — шепотом произнес он. Мое сердце изнывало от боли. Добрый маленький мальчик, такой невинный и нежный, еще не утративший надежду, крепко стиснул меня в объятиях.
Я набрала в легкие больше воздуха, развернулась и присела на корточки, чтобы оказаться с ним на одном уровне. Он склонил голову, по щекам текли слезы. Я прижала его к себе и уткнулась лицом в его маленькую грудь. Рома всхлипывал. Я отстранилась и посмотрела в его детское личико. Из рюкзака я вынула розовый кошелек, подарок от бабушки, и достала из него пять тысяч рублей разными купюрами. Я подрабатывала полтора месяца и откладывала деньги, старательно пряча их от матери и отца.
— Держи, — я протянула Роме скромную стопку купюр, — это тебе на еду. Спрячь их и не отдавай родителям. Понял?
Он кивнул, не поднимая подбородка. Несколько крупных слезинок скатились из его глаз и полетели на пол.
— Ты не вернешься, да? — навзрыд произнес Рома. Все его крошечное, худенькое тело затряслось. Я прижалась к нему так крепко, что на мгновенье мы стали одним целым.
Я молчала. Если бы я сказала хоть слово, то не смогла бы уйти. Сомнения грызли меня.
— Можно я пойду с тобой? — едва слышно, сквозь плач, прошептал брат. Я помотала головой.
— Пожалуйста, — взмолился он с новыми рыданиями.
— Тише, — я погладила его по голове и бросила взгляд на белую, окрашенную толстым слоем старой краски, дверь.
В соседней комнате слышался гортанный смех. Один из завсегдатаев родительского притона громко кричал. От голоса матери, раздавшегося следом, я испытала настолько мерзкое чувство, что мне захотелось тут же выбежать из квартиры.
— Ты ел что-нибудь? — спросила я. Рома отрицательно покачал головой. После школы я раздавала листовки, и возвращалась домой ближе к вечеру. Рома мог не есть ничего целый день. Не то, чтобы наших родителей это сильно беспокоило. Большую часть дня они либо спали, либо веселились с бесконечными гостями, либо находились под кайфом.
Я вытащила из рюкзака два припрятанных батончика сникерса и протянула брату.
— Вот, возьми, — наконец, я поднялась и спешно забросила в сумку теплую кофту, две пары носков и шарф.
На улице стоял лютый январский мороз, но мне было все равно. У меня не было теплых ботинок и хорошей куртки, но я смогу на них заработать. Рома безмолвно наблюдал за мной, пока я запихивала вещи в рюкзак. Он смирился. С потерей бабушки, заботившейся о нас. И с моим уходом. Что-то в нем сломалось уже давно. Но если я не уйду, то мы
