нас никогда прямо не говорит о том, что думает, чувствует. Но нам хорошо вместе. Так хорошо, как не было ни с кем и, кажется, не будет никогда больше. Мы наломали столько дров. Готова ли я поступиться гордостью, чтобы с ним поговорить? Готова ли я дать нам шанс?
“— Я все решил. Я ведь нужен тебе, а ты нужна мне. Давай перестанем это отрицать?
— А если не получится?
— Получится.
— А если ты передумаешь?
— Не передумаю”.
Я жмурюсь, выгоняя из мыслей такие дорогие мне темные глаза.
Я должна попробовать. Поговорить с ним. Наладить. Он обязан понять. Я имела права на злость и месть. Но что если… я все-таки хочу оставить все позади и… попробовать? Возможно, уже слишком поздно, а может быть, нет… Надеюсь, что нет.
Наверное, я сошла с ума. Иначе как еще объяснить факт того, что я уже второй час сижу под дверью Тимура Старцева и жду.
Так глупо. Я такая невозможно жалкая. Но мне важно его увидеть. Жизненно необходимо. Узнать, что с ним все хорошо. Объяснить…
Не знаю, что именно я буду говорить. Я все еще ограничена договором о неразглашении, который не собираюсь нарушать. Смолянов внушает мне страх. Я понимаю, что как только я не оправдаю ожиданий, вся показная веселость и дружелюбие пропадут бесследно.
На этаже начинают открываться двери лифта, и я внимательно слежу за тем, кто появится. Расстроенно вздыхаю, когда вижу молодую девушку с небольшой собачкой. Она с подозрением осматривает меня и быстро проходит мимо.
А если он вообще здесь не появится? Это ведь не единственное его жилье.
И когда я уже теряю надежду через час, двери лифта в очередной раз открываются, и из них выходит Старцев собственной персоной. Застывает, замечая меня. По его лицу сложно что-то понять. Он выглядит как обычно. Возможно, немного больше напряжен, хмурая складка между бровей сильнее заметна, челюсть чересчур сжата.
— Привет, — говорю тихо, не в силах выносить этой тяжелой тишины между нами больше ни секунды.
Он усмехается. Подходит ближе, открывает дверь. Проходит внутрь, оставляя дверь нараспашку.
Что ж, неплохое начало. Как минимум, не прогнал сразу. А значит, готов поговорить. Или хотя бы выслушать.
Прохожу внутрь. Тимур стоит около окна спиной ко мне. В костюме выглядит таким серьезным и чужим. Не знаю, с чего начать разговор. Хочется выпить или закурить. А еще лучше, все вместе.
— Тимур…
Он резко оборачивается, обжигая меня взглядом полным ярости. Больше не пытается скрыть свое состояние и настроение.
— Ты думаешь, я хочу слушать хоть какие-то твои объяснения? — голос резкий, грубый.
Он зол. Так сильно на меня зол. Имеет право. Наверное, я даже до конца не осознаю масштаба проблем, которые ему создала.
— Я… — хочу сказать “не хотела”, но ведь это будет ложь. Хотела. Еще как хотела.
Много раз прокручивала наш разговор в голове и не находила нужных объяснений. Надеялась, что когда его увижу, слова найдутся сами.
— Ты обанкротил моего мужа. Разрушил мой брак.
Голос звучит так удивительно спокойно и ровно. Я просто констатирую факты. Даже не обвиняю и не пытаюсь что-то доказать.
Кривая усмешка появляется на его лице.
— Ах, так ты за него мстила мне, Саааш?
— Из-за себя. Потому что было очень больно. И я злилась. Хотела с тобой поговорить, когда… ушла от Дениса, но увидела тебя в клубе с очередной шлюхой.
Обнимаю руками плечи, будто защищаясь. Не ожидала сама от себя такой честности.
Он хмурится, смотрит так напряженно и остро.
— Ты ведь подставила меня. Сговорилась с единственным, мать твою, человеком, которого я ненавижу. На дух, блядь, не переношу. Ты с ума сошла? — он не сдерживает свою ярость. Впервые вижу его таким злым и колким.
Оказывается так близко за какие-то доли секунд. Встряхивает за плечи. Испепеляет взглядом. Я смотрю в мрачные, темные глаза, в которых так много невысказанных слов и утопаю. Глупо. Так глупо. Мы делаем друг друга бесконечно несчастными. Своими поступками, действиями, словами. Закончится ли когда-нибудь этот порочный круг?
Наверное, надо извиниться. Но я не могу. Что-то внутри говорит, что он заслужил. Он ведь должен был хотя бы на десятую долю понять, сколько боли мне причинил.
— Я приняла от тебя все дерьмо, которое ты мне приготовил. И пришла к тебе. Так и ты сделай то же самое для меня, — четко и тихо выговариваю, смотря в его глаза.
Он перестает меня трясти. Замирает. Удивленный, кажется, уязвленный. А потом берет рукой мой подбородок, давит, причиняя практически боль. Притягивает к себе ближе, так что между нашими губами остается несколько сантиметров.
— Сумасшедшая, — выдыхает так горячо и близко, что я проглатываю его дыхание.
Я усмехаюсь. Кажется, это я уже от него слышала.
В следующую секунду его губы накрывают мои. Остервенело, безумно, беспощадно. Я чувствую боль в нижней губе от слишком резких касаний зубами. Он пожирает, а не целует. Я поддаюсь. Я и правда сумасшедшая. С ним.
Он притягивает меня к себе ближе. Вжимает в тело. Все ближе и ближе. Я задыхаюсь. Но кому какая разница? Он как источник кислорода. А за пределами этого маленького нашего пространства я не смогу дышать, быть, существовать. Его руки на заднице, сжимают, притягивают. Я чувствую твердую выпуклость, и дрожь прокатывается по телу. Я люблю ощущать его возбуждение, жажду.
Он разворачивает меня к себе спиной. Горячий рот на моей шее, втягивая и кусая. Я жмурюсь, прикусываю раненую губу, даже не обращая внимания на боль.
На мне джинсы, и за пару секунд он расстегивает пуговицу, молнию, стягивает их с меня вместе с трусами. Его шершавые пальцы касаются там, где уже влажно, и все горит. Я вздрагиваю, выгибаюсь, еще сильнее вжимаясь в него.
Наверное, мы не договорили. Нам многое надо обсудить. А что дальше? Что с нами? Чем закончился его арест? Чем обернулся скандал с нашими фотографиями с Мальдив? Но сейчас мне плевать. Я наслаждаюсь. Ведь в какой-то момент я решила, что никогда больше его не увижу, никогда больше он не прижмет меня к себе и не поцелует. И вот сейчас я вся в его горячих, жадных руках, и наслаждаюсь этим. Нет во мне морали и нравственности. Он выжиг все понятия о чести и правильности. Заклеймил. Поработил. Отравил. А я и рада. Так нельзя любить. Опасно. Но мне все равно. Абсолютно все равно.
Он наклоняет меня, я облокачиваюсь на диван, оттопыривая попу. Не церемонится, как
