Эта пленка состоит из фотографий, сделанных тем летом, четыре года назад. С каждым новым фото я совершаю путешествие во времени. Смотрящая исподлобья Карина, которая уткнулась носом в свой телефон, чтобы оповестить друзей о том, что ее отпуск, оказывается, переносится. Иногда проскакивает отец, всегда за своим ноутбуком, раздраженный из-за направленной на его лицо камеры. И мама, которую я снимала только во дворе, потому что она часами сидела на пляже, вглядываясь в горизонт.
Я аккуратно переношу ее изображение на бумагу и вешаю фотографию на веревку для просушки. Как мы могли этого не заметить? Мама угасала прямо у нас на глазах, но мы никогда об этом не догадывались. Я думаю, она была полна решимости скрыть правду: всегда накрашенная, одетая в мешковатую льняную одежду, она заставляла свой голос звучать громко и восторженно, чтобы скрыть дрожь неопределенности. На этом снимке она запечатлена на шезлонге, стоящем на песке. Волосы падают ей на глаза, в то время как она накладывает солнцезащитный крем на лицо. Она смеется в камеру, о чем-то меня спрашивая. Мама выглядит счастливой. Умиротворенной.
Я мысленно улыбаюсь и продолжаю свое занятие. Нахожу целые рулоны пленок, заполненные фотографиями Эмерсона. Вот мы вдвоем, обнимаемся на пустынном пляже. А это он за рулем по дороге обратно. Здесь — лежит на своей кровати, наполовину прикрытый смятыми простынями. Эти фрагменты снова отправляют меня в прошлое, но на этот раз приходят воспоминания о том времени, когда я жила в постоянном нервном возбуждении, а мой пульс подскакивал от малейшего прикосновения.
Страсть...
В аккуратных линиях фотографий я вижу бессонные ночи, которые провела, затаив дыхание и прильнув к любимому на переднем сиденье грузовика; тайные вылазки к Эмерсону через черный ход; сдавленный смех под одеялом. Взгляд Эмерсона пронзает меня даже через снимки: темный, волнующий, полный свирепой ласки. Обвожу контуры его лица, более молодого, но такого же мятежного, и чувствую, как из моих глубин поднимается желание.
Боже, как мы были поглощены друг другом. То чувство отличалось от всего, что я до этого знала. Мне было просто необходимо тонуть в его прикосновениях и никогда не подниматься наверх, чтобы глотнуть воздуха. В наших отношениях не было постепенного привыкания: никакого нежного конфетно-букетного периода и застенчивого флирта. С самого начала моя любовь к нему была похожа на прыжок с высокой скалы, во время которого можно только надеяться, что, черт возьми, он будет стоять внизу, чтобы смягчить падение. И когда я ударилась об землю и оказалась одна на всем белом свете, без него, без мамы, я постаралась забыть это лето вообще. Притворилась, что этого никогда не случалось. Чтобы остановить бесконечные страдания, жалкое чувство вины, боль и медленно разрастающееся подозрение, что это моя ошибка.
Что они оставили меня, потому что я оказалась недостаточно хороша для того, чтобы заставить их остаться.
Я думала, что такой подход нормальный. И двигалась дальше. Но сейчас, глядя на фотографии, висящие вокруг меня, я понимаю, что в моем сердце есть одно место, которое до сих пор было пустым и замерзшим. Онемевшим.
Но теперь оно постепенно оттаивает.
Налаживание отношений с Эмерсоном — это только начало, первый осколок, направленный на мою жесткую оборону. Он сломал стальную скорлупу, и теперь я чувствую все эмоции, которые так долго игнорировала: грусть и радость, боль и сожаление. И даже страсть.
Особенно страсть.
Я испытываю прилив волнения снова и снова, но меня это пугает. Потому что, несмотря на то, как сильно я люблю то, что дарит мне Эмерсон, знаю, что бывает после этого — когда врезаешься на полной скорости в конце пути. Это похоже на то, какой разбитой я ощущала себя первое время, когда находилась в безумном отчаянии и депрессии, и тонула в черном облаке безысходности. Лейси была права, когда разговаривала со мной во время возвращения в город: я не могу вернуться сюда, в это место. Поклялась, что никогда не сделаю это снова, и я действительно так думала. Так как я могу вернуться сюда с Эмерсоном, не рискуя снова упасть?
И есть ли способ любить его, не отдавая свое сердце полностью?
***
Я даже не замечаю, как летит время, пока тихий стук в дверь не выбрасывает меня из воспоминаний, и я смотрю на часы, которые показывают восемь вечера. Эмерсон!
— Можно войти? — пробивается его голос сквозь закрытую дверь.
Я ухмыляюсь. Он учится на своих ошибках. Придя в первый раз ко мне в лабораторию, он распахнул дверь без предупреждения и испортил целый рулон пленки, которую я разворачивала. За этим последовала длительная борьба, которая длилась до тех пор, пока он не швырнул меня к стене, заставляя полностью забыть о впустую использованной пленке.
В этот раз мне нужно проявить больше самоконтроля, решаю я. Конечно, несколько часов назад я рыдала в его объятиях, полностью опустошенная, но я не могу открыться ему целиком. Я должна быть неприступной.
— Можно! — наконец откликаюсь я, вешая свежие отпечатки сушиться на веревку.
Дверь открывается, впуская небольшой луч света, но Эмерсон быстро ее закрывает за собой, и мы остаемся наедине в полумраке красного света.
Мой пульс зашкаливает, стоит лишь увидеть его, идеально заполняющего пространство.
— Прости, я потеряла счет времени, — извиняюсь поспешно. Он рассматривает висящие вокруг отпечатки. — Я нашла пару старых пленок, — объясняю пристыженно. — И подумала, что было бы неплохо посмотреть...
— Я помню это, — Эмерсон показывает на фото, снятое под углом, потому что я держала фотоаппарат как можно дальше от наших лиц. Мы стоим, укутаные в кофты и шарфы, на фоне пасмурного неба. — Мы поехали к озеру, но пошел дождь, и пришлось вернуться обратно.
— Мы вынуждены были остановиться на обочине, потому что он лил как из ведра, — вспоминаю я события того ненастного дня. — И переждать в машине.
Эмерсон издает низкий смешок:
— Мы не только ждали.
Я чувствую, как начинают алеть щеки. Кто угодно мог остановиться рядом и застать нас, полуголых и задыхающихся, но мне было все равно.
Эмерсон меняет положение, потянувшись за новым фото. Он касается меня рукой, и я задерживаю дыхание. Мой вдох эхом отдается в тишине, и я замечаю, как Эмерсон слегка искривляет губы в улыбке.
Блин. Хватит быть ледышкой. Он и так знает, как влияет на меня.
Эмерсон рассматривает фото, пока я жду в напряженном молчании. Я чувствую, как желудок завязался в узел. Не знаю, как вести себя дальше. Все во мне кричит только о том, что я должна дотянуться до него и погрузиться в этот экстаз с головой снова, но он не делает попыток дотронуться до меня опять — во всяком случае, намеренно.
