– Письмо? Зачем?
– Ну, мало ли… Ей очень тяжело живется, Кать. И выглядит она ужасно постаревшей.
– А где, говоришь, она живет? У кого?
– Я так понял, у приятельницы какой-то, на птичьих правах, как приживалка. Бедствует, конечно. Говорила, даже пенсию не смогла оформить, только мизерное пособие.
– Ну да, откуда у нее пенсия?.. Она ж ни дня в своей жизни не работала.
– Но ты все равно возьми адрес… Вдруг понадобится.
– Ладно, давай.
Взяла бумажку, сунула в карман пиджака. Не до бумажки ей было – пора с сыном прощаться. Проводница уже требовала зайти в вагон. Катя хотела обнять Никиту, шагнула к нему, и вдруг… Показалось на секунду, что Никита дернулся в сторону отца, будто хотел избежать материнского объятия. Да, скорее всего, показалось! Ощущение такое было – обманчивое. Но все равно, сжалось от слезной обиды горло, и вместо того, чтобы обнять сына, подтолкнула его к Павлу, проговорила насмешливо:
– Ну что ж, Павел, бери сына, владей безраздельно… Не буду мешать ни тебе, ни ему. Третий тут лишний, получается. Так-то вот… Ну все, пока…
И отвернулась резко, схватилась за вагонный поручень. Уже поднявшись в тамбур, оглянулась…
Странный был у Никиты взгляд. Будто ему больно было. И неловко за мать. И будто он от этой неловкости вот-вот расплачется. Такой вроде родной и чужой совсем… Уже не ее сын. Сама, сама отдала…
Потом стояла у вагонного окна, смотрела, как они идут по перрону вслед за поездом. Одинаково машут руками. Одинаково улыбаются. Довольны, значит, что она уехала. Ну да, а как иначе? Она им – никто… И сыну теперь – никто. Сама, сама отдала!
Плакала почти всю дорогу. Хорошо, соседи попались деликатные, не спрашивали ничего, будто не замечали красного припухшего лица. Чем больше плакала, тем сильнее копошилась досада – может, зря так опрометчиво поступила? Тоже, самоотверженная мамаша нашлась! Тогда зачем все эти годы за гордыню цеплялась? Глупо… Глупо, смешно, бесславно со стороны выглядит. Хорошая мать, черт бы тебя побрал. Героиня.
А в ночном перестуке колес все равно слышалось успокаивающее – да, ты хорошая мать. Устроила судьбу сына, перешагнула через свою гордыню. Не каждая сможет, а ты – смогла. Как это сочетание слов убаюкивает – хо-ро-шая мать… Хо-ро-шая мать… Спи, хорошая мать. Довольствуйся этим баюканьем…
* * *
Ольга ворвалась в дом, едва она успела приехать, села деловито за кухонный стол:
– Чаю дашь? Пить хочу страшно. Как съездила, нормально?
– Нормально, да.
– Как там Романов поживает?
– Хорошо поживает.
– Значит, пристроила Никитку? Спасла от Нади с Танькой?
– Давай без комментариев, ладно? Это не твоего ума дело.
– Какая ты все-таки вежливая и разговорчивая, Кать, просто удивляюсь на тебя… Одно слово как по рецепту, в час по чайной ложке.
– Да настроения нет, Оль, извини…
– А у тебя всегда его нет. Хорошо, я к тебе привыкла, знаю все твои настроения и не обижаюсь. Но вообще могла бы. Развернулась бы сейчас и ушла. И ты бы не узнала последние новости.
– А что, есть новости? Вроде меня всего несколько дней дома не было.
– Есть, есть! Хочешь, расскажу?
– Ну, давай… За этим и пришла, правда? И что же у нас произошло такое значительное?
– Да ничего особенного. Просто новый хирург приехал.
– Подумаешь, новости. Прямо под стол сейчас упаду.
– Кать, он на твоего Романова похож…
– Романов давно не мой, Оль.
– Ну, это я так, просто оговорилась. А нового хирурга уже поставили хирургией заведовать. Как твоего Романова когда-то, сразу в оборот взяли.
– И что?
– Да ничего, в общем…
– Да ладно тебе! Просто так ты бы не стала копытом бить! А, поняла! Новый хирург тебе понравился, да? И потому глаза загорелись?
– Так он с женой приехал, Кать. Их в конце переулка поселили, в самом последнем доме.
– Жена тоже медик?
– Нет. Она вообще никто. И, по-моему, с большим приветом. Одевается странно, ходит, как тень. Но красивая, конечно… Да завтра сама увидишь. Она всегда Сашу встречает после дежурства, стоит у больничного крыльца, как преданная Лепорелла.
– Значит, хирурга Сашей зовут?
– Ага, Саша Данилов. А жена его – Лиза. А детей у них нет!
– Ой, Ольга… Чувствую, ты не в порядке. Влюбилась, что ли? Сама-то слышишь себя, с каким придыханием его имя произносишь? И с какой неприязнью – имя его жены? И про отсутствие детей – отдельной строкой. Ты что, все еще ищешь потенциального папашу так и не родившемуся ребеночку? Но вроде поздно уже, раньше надо было с поисками подсуетиться.
– Какая ты злая, Кать…
– Я не злая. Я тебе холодную воду на голову лью. Потому что вижу – влюбилась.
– Да брось! Завтра сама увидишь, что к чему. Кто такой Саша и какова его жена Лиза… Смотри, сама не влюбись!
– Я?! Ну, что ты… Я трезвый человек, не романтик. Мне эти ощущения вообще противопоказаны. Я же злая леди Макбет Маркелова переулка, забыла? Ну и насмешила ты меня…
– Ничего смешного. Злые леди тоже влюбляются иногда.
– Отвяжись со своей любовью, а? Вот уж не ожидала от тебя таких разговоров. Ты что, в свидетельство о рождении давно не заглядывала, Оль? А может, у тебя с гормонами нелады? Ты проверь себя на всякий случай.
– Давай, Кать, резвись, ага… Ничего больше тебе рассказывать не буду…
– И не надо. Лучше чай пей и отваливай, я спать хочу. Устала с дороги, у меня прием с утра.
Ольга глянула на нее странно, залпом выпила остывший чай. Потом спросила вдруг:
– Кать… А как я выгляжу, а?
– Обыкновенно выглядишь. Как женщина за сороковник, безмужняя, бездетная и от того лучше других ухоженная. Но лучше бы наоборот, конечно.
– В каком смысле? Чтобы плохо ухоженная, но с детьми и без мужа? Это как ты, да?
– Спасибо, подруга, на добром слове.
– Только в ответ на твою любезность, подруга…
И переглянулись, и хмыкнули в унисон. А что? Они давно привыкли друг перед другом в реверансах не приседать. Так уж с годами образовалось, вполне честные и удобные отношения. Правда, и сильно дружескими их не назовешь… Но какие уж есть, и на том спасибо.
А утром Катя увидела того самого Сашу Данилова – просто обратила внимание на новое лицо, когда проводили оперативку. И поняла Ольгу. А когда после оперативки Саша подошел к ней знакомиться да близко в глаза глянул… Еще больше Ольгу поняла. Впрочем, о самой Ольге она тогда не думала. В тот момент она вообще ни о чем думать не могла. Потому что поплыла. Да, взяла и поплыла – сразу и вдруг…
Ощущение было незнакомым, пугающим. Стояла и смотрела в его глаза, не шевелясь, улыбаясь по-дурацки. Наверное, это состояние продолжалось всего несколько секунд, а ей показалось – очень долго. Мучительно долго. Вдруг появился и задрожал в области солнечного сплетения сладко тревожный страшок, будто она балансировала на одной точке, с трудом удерживаясь под напором его обаяния. Еще немного, и все! Если не удержать баланса, можно сорваться, разбиться насмерть! Надо дышать, надо что-то делать… Что, что он ей говорит?..
