Однако сейчас-то не сочинения матери господствовали в мыслях Алекса. Он сразу спросил у врача, как скоро отпустит он Аманду домой, и тот выразил уверенность, что ее можно будет выписать в конце этой недели. То есть в пятницу, если не раньше, а это устраивало Алекса. Чем раньше увезет он Аманду в Сан-Франциско, тем больше будет за нее спокоен. Об этом он и думал, когда в палату вошла Кэ как ни в чем не бывало, в шикарном коричневом замшевом брючном костюме, отороченном рыжей лисой.
Они сверлили друг друга взглядом, Кэ не произнесла ни слова. Они вдруг стали противниками на ринге, и оба прикидывали, насколько смертоносным может оказаться соперник.
– Привет, Кэ, – первым начал Алекс.
Хотелось спросить, чем объясняется столь долгий срок, понадобившийся ей, чтобы явиться в больницу, но нельзя же было устраивать сцену в присутствии Аманды. Да и не надо: все его чувства, всю его ярость легко можно было прочесть во взоре.
– Привет, Алекс. Очень мило, что ты прибыл с Запада.
– Очень мило, что ты прибыла из Вашингтона. – Первый раунд. – Видно, очень была занята.
Аманда смотрела на них, и Алекс заметил, как она побледнела. Помявшись минуту, он вышел из палаты и стал ждать Кэ в нише нижнего холла. Вскоре она появилась.
– Надо переговорить с тобой. Она взглянула на него насмешливо:
– Я догадывалась, что ты не удержишься. Этакий нервный дядечка, невесть откуда примчавшийся в Нью-Йорк.
– Ты сознаешь, Кэ, что твоя дочь едва не умерла?
– В полной мере. Джордж проверял ее историю болезни трижды в день. Если бы наступило ухудшение, я бы приехала. А вообще я никак не могла.
– Почему же?
– У меня было две встречи с президентом. Ты удовлетворен?
– Не совсем. Значит, в День благодарения?
– Правильно. В Кэмп-Дэвиде.
– Меня, полагаешь, впечатляет?
– Твое дело. А дочь моя, и только моя.
– Но не в том случае, когда ты уклоняешься от своих обязанностей, Кэ. Ей требуется куда больше, нежели заглядывание Джорджа в историю болезни. Ей нужны любовь, ласка, внимание и понимание. Господи, она ребенок, Кэ. Ее избили, изнасиловали. До тебя хоть доходит, что это означает?
– Вполне. Но что я ни делай теперь, ничего не изменишь. И два дня никакого значения не имеют. Ей всю жизнь переживать это.
– И какую долю этого времени ты намерена посвятить ей?
– Незачем тебе в это соваться.
– У меня созрело другое решение. – Его взгляд был стальным.
– Как это прикажешь понимать?
– Я ее увезу с собой. Сказали, в пятницу ей можно будет уехать.
– Черта лысого. – Кэ Вилард сверкнула глазами. – Попробуй хоть куда-то забрать ребенка, и я упеку тебя в тюрьму за похищение моей дочери.
– Змея ты. – Его глаза сузились. – Надо заметить, уважаемая, что если ты пока не готова ответить по обвинению в дурном обращении с ребенком, то на твоем месте я бы ничего подобного не затевал. Похищение, ишь ты.
– Что значит «дурное обращение»?
– То самое преступное неисполнение обязанностей.
– И ты вправду надеешься провернуть этакое? Мой муж – один из выдающихся хирургов Нью-Йорка, крупный филантроп, так-то, уважаемый Алекс.
– Отлично. Докажи это суду. Тебе это по вкусу, не так ли? Газетам достанется сенсация.
– Сукин ты сын. – Наконец-то она начала осознавать его замысел. – Так что у тебя на уме?
– Никаких сложностей. Аманда едет со мной в Калифорнию. Надолго. И если тебе придется дать разъяснения твоим избирателям, то скажешь, что с ней произошел тяжкий несчастный случай и что она нуждается в основательном отдыхе в теплом климате. Вот и весь фокус.
– А что я скажу Джорджу?
– Это твои проблемы.
Она взглянула на него, разочарованная:
– Ты это всерьез?
– Да.
– Отчего?
– Потому что люблю ее.
– А я, по-твоему, нет? – Вид у нее был скорее раздраженный, чем уязвленный.
Алекс тихо вздохнул:
– По-моему, у тебя нет времени любить кого-либо, Кэ. Кроме, пожалуй, избирателей. Тебя заботит, проголосуют ли они за тебя. Не знаю, откуда в тебе этот зуд, и знать не желаю, честно сказать. Но мне ясно, что для девочки это вредно, и я не допущу… не разрешу тебе.
– Собрался спасти ее? Как трогательно. А не кажется ли тебе, что полезнее употребить твою неприкаянную эмоциональную энергию на взрослую женщину, а не на семнадцатилетнюю девушку? Все это слегка болезненная затея, а? – Но искренней взволнованности в ней не было, и он отдавал себе в том отчет. Просто Кэ дьявольски взбесилась, что выхода у нее нет.
– Не можешь, что ли, держать при себе свои паршивенькие инсинуации вместе с расчетами насчет моей экс-супруги?
– Это тут ни при чем. – Она явно врала. – Мерзавец ты, Алекс. Играешь, как и Аманда.
– Изнасилование что, тоже была игра?
– Возможно. Я пока не разобралась в подробностях. Возможно, ей самой того хотелось. Чтобы пришло спасение в лице ее могучего обаятельного дядюшки. Возможно, в том состоял весь замысел.
– Ты, похоже, тронулась.
– Да? Ну, Алекс, меня твои словечки не проймут. Ладно, позволю тебе немного поиграть. Может, ей это пойдет на пользу. Но я намерена забрать ее назад через месяц-другой. Так что если надеешься удерживать ее дольше, то это у тебя крыша поехала.
– У меня? Значит, ты готова явиться по обвинению, которое я упомянул?
– Ты этого не сделаешь.
– Не искушай меня.
Они стояли друг против друга, купаясь в своей ненависти. На этот раз победа была за Алексом.
– Если здесь обстановка не изменится в корне, Аманда останется у меня.
– Ты растолковал ей, что задумал спасти ее от меня?
– Еще нет. До сегодняшнего утра ее трясло в истерике.
Кэ ничего на это не сказала и, ядовито зыркнув напоследок, собралась уходить. Чуть задержалась, чтобы пронзить брата презрительным взором.
– Не думай, Алекс, что тебе удастся вечно играть роль героя. Ладно, подержи пока ее у себя, но когда она понадобится мне, то отправится домой. Ясно?
– Боюсь, ты не поняла мою позицию.
– А ты, боюсь, мою. Штука опасная. То, что ты делаешь, может повредить моему положению в политике, а такого я не потерплю даже от собственного брата.
– Так что давай, миледи, выше голову и не встревай. Предупреждаю.
Ей хотелось осмеять его, да не вышло. Впервые в жизни она боялась своего младшего брата.
– Не пойму, зачем тебе делать это.
– И не поймешь. В отличие от меня. И, думаю, от Аманды.
– Помни, что я сказала, Алекс. Стоит ей понадобиться мне, она вернется домой.
– Зачем? Растрогать избирателей, какая ты образцовая мать? Чушь собачья.
Стоило произнести это, она шагнула к нему, вроде как намереваясь дать ему пощечину. Он предусмотрительно схватил ее запястье, взгляд стал леденящим.
