— Допивай свой чай и топай домой. Утро вечера мудренее. И, ради Бога, кончай корчить из себя Ромео. Смотреть противно.
— А может, я действительно влюбился? — Володя воинственно выпятил челюсть.
— Вот именно, что может. Тут таких, как ты, десятка два, а то и больше. Дурь одна, — хмыкнула Лола. — В отпуск тебе пора, вот что я тебе скажу.
— И в кого ты такая умная?
— В маму с папой.
Где-то рядом приглушенно стукнула дверь. Они как по команде замолчали и прислушались. Тишина.
— Надо пойти посмотреть, кто это, — сказала Лола. — Может, Наташа вернулась. Подожди меня здесь.
— Нет. Я с тобой.
— Сиди, тебе говорят. — Лола пригвоздила его к стулу решительным жестом и вышла.
В комнате у Наташи горел свет. Лола тихо постучала. Еле слышный шорох, стук падающего стула, цокот каблучков.
— Лолка? Ты еще не спишь? Заходи.
Комната тонула в полумраке. Горела лишь настольная лампа. В ее неверном свете Лола не могла толком разглядеть лицо подруги, но что-то в нем было новое, волнующее, необычное. Она прикрыла за собой дверь и, повернув Наташу к свету, так и впилась в нее глазами.
Так и есть. Припухшие губы, томные с поволокой глаза, свежий загар румянит щеки.
— Кошка. Ни дать ни взять кошка после затяжной прогулки по крыше.
— Да ну тебя!
Под испытующим взглядом подруги Наташа почувствовала себя неловко, вспыхнула и отвернулась.
— Ты бы хоть предупредила о том, что собираешься устроить, — укоризненно сказала Лола. — Уж я бы как-нибудь тебя прикрыла.
— Не понимаю, о чем ты, — с нарочитой небрежностью промолвила Наташа.
— Мне хоть мозги не пудри. Любому, кто увидит тебя сейчас, станет ясно, чем ты занималась в прошедшие сутки.
— Так-таки и ясно?
— Без сомнения. И полувзгляда будет довольно.
— В таком случае остается только радоваться, что, кроме тебя, меня никто сейчас не видит.
В дверь постучали. Наташа вопросительно посмотрела на Лолу.
— Это, наверное, Володька. Не терпится ему. Наташа предусмотрительно уселась спиной к свету. Лола пошла открывать.
— Заходи, Вовик. Все оказалось именно так, как я и говорила. Первенцев не отпустил ее к друзьям в посольство, вот ей и пришлось действовать самой.
Лола посмотрела на Наташу, ища у нее поддержки.
— Все точно. Надо мне было с самого начала вас предупредить. Извините, ради Бога. Я и не думала, что вы будете беспокоиться.
Володя облегченно вздохнул.
— Ну и задала ты нам шороху, Наталья. Чего только не передумали.
— Вовик, как истинный рыцарь, все порывался поднять мужчин и отправиться с фонарями прочесывать джунгли. Еле удержала.
— Это он, наверное, приключенческих романов начитался. — Наташа улыбнулась. — Спасение девушки из лап дикарей. Ладно, ладно, не обижайся. Я пошутила, — добавила она, заметив его смущение.
— Так или иначе, но все прояснилось. Пора и на боковую. Верно, Вовик?
Лола решительно взяла его за локоть и подвела к двери. Он покорно следовал за ней.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи. Еще раз извини, что заставила тебя беспокоиться.
Когда Володя ушел, Лола стремительно обернулась к Наташе.
— Ты, конечно, можешь ничего не рассказывать, но имей в виду, это можно будет расценить как преднамеренное убийство.
— А что, от любопытства тоже умирают?
— Еще как!
Лола давно ушла, а Наташа все никак не могла заснуть. Она ничуть не жалела, что рассказала ей все. Бремя ее тайны вдруг стало слишком тяжким, невыносимым. Хорошо иметь такого друга, как Лола. С ней можно поделиться чем угодно, не опасаясь последствий.
Когда она назвала имя Майкла, Лола только вытаращила глаза и уставилась на нее.
— Что ты так смотришь?
— Обалдеть! И когда ты только успела?
— Успела. И запуталась так, что сказать нельзя.
— Еще бы, такой мужик! Мечта! Не понимаю, о чем тут раздумывать.
— Мы, кажется, уже обсуждали с тобой этот вопрос.
— Это ты о чем? О возможности прогуляться беспрепятственно по Таврическому саду?
— Или о невозможности.
Лола недоуменно посмотрела на нее.
— И ради этого ты готова все пустить под откос?
— У меня нет выбора.
— Чепуха! — Лола презрительно хмыкнула. — Едут же европейцы и азиаты пачками в Америку, а американцы в Европу, и ничего.
— Тут совсем другое, как ты не понимаешь! Ничто не мешает им в любой момент вернуться домой. А мы этой возможности лишены. Кроме того, я не хочу, чтобы мои родные всю жизнь расплачивались за мой поступок. На несчастье других счастья не построишь.
— Ишь, как ты все повернула, — задумчиво сказала Лола.
— Мне есть что терять.
— Подумала бы лучше, где ты найдешь другого такого же.
Другого такого не найдешь, думала Наташа, ворочаясь без сна в постели. Да и не нужно другого. Он есть. Сегодня, сейчас. Умный, добрый, любящий, с большими, сильными руками, способными извлекать из ее тела божественную музыку. Никто никогда не сможет заменить его.
Они провели вместе два чудесных дня, напоенных любовью и солнцем. Сколько еще им отведено таких дней? Много или ни одного? Что будет с ними завтра? «Не стану об этом думать, — решила Наташа. — Зачем? Ведь завтра все равно наступит и станет сегодня».
Утро встретило ее ослепительным светом и щебетом птиц. На душе было легко и ясно. Казалось, выйдешь за порог — и с тобой произойдет что-то очень хорошее.
Наташа выпорхнула из дома и с удовольствием подставила лицо утреннему солнцу. До удушающей полуденной жары было еще далеко, и все в природе наслаждалось мягким теплом и свежестью.
Наташа глубоко вдохнула. Ноздри приятно защекотал запах свежескошенной травы. С лужайки перед офисом доносился мерный стрекот.
Завернув за угол, она нос к носу столкнулась с невысоким плотным парнем. Густая копна ярко-рыжих волос полыхала на солнце. Курносый нос и круглые щеки были щедро забрызганы веснушками.
— Привет, Наташка! — закричал он, энергично размахивая руками. — Ты только посмотри, какую штуку я раздобыл!
Она посмотрела туда, куда он тыкал пальцем. Молодой худенький нигериец, совсем еще мальчик, с важным видом толкал перед собой рычащую, вздрагивающую машину, что-то среднее между пылесосом и полотером. Весь его вид выражал крайнее довольство собой и гордость за порученную ему важную миссию. Остальные нигерийцы, вооруженные тривиальными мачете, с уважением и плохо скрытой завистью наблюдали за ним.
Наташа сразу узнала его. Он каждый день убирал офисы, где лениво возил шваброй между столами, начисто забывая о пыльных углах. Все уговоры и увещевания разбивались о его лучезарную улыбку. Звали его Питер, по-русски Петька, и это устраивало всех. Его любили за открытый, добродушный характер и милую безалаберность, столь дорогую русской душе, и охотно прощали лень и прочие недостатки. На вид ему было пятнадцать лет, а на самом деле все двадцать пять.
