— Что? А? — Я толкаюсь в него, и его губы смыкаются. — Ты будешь что? Взбесишься и изобьёшь ученика, потому что ты эмоционален и чувствуешь привилегию, которой у тебя нет? Продолжай. Я бы хотела, чтобы тебя арестовали за что-нибудь подобное. Это помогло бы в суде, когда я буду оспаривать завещание моего отца.
Его глаза сужаются.
— Тебе здесь не место. Никогда не было. Вот почему тебе было так легко уйти раньше, не так ли?
Он отталкивается, прижимая меня к стене, когда опускается ниже, так что его рот почти на одной линии с моим, его глаза на моих губах, когда он говорит.
— Ты хочешь знать, почему мне было так легко уйти раньше? — Он тяжело дышит, намеренно заставляя свою нижнюю губу коснуться моей, прежде чем отступить на долю дюйма.
Мышцы моего бедра сжимаются, и я знаю, что он чувствует это на своем. Его глаза скользят по моим, прежде чем снова коснуться моего рта.
— Потому что уход означал, что моя девочка будет в безопасности.
Затем его рука находит мою талию, медленно скользя вверх по ребрам, и моя спина отклоняется от стены, мои глаза закрываются.
— Любая проблема, перемена или вызов стоят риска, если это означает, что с ней все в порядке. — Его теплое дыхание обдувает мои губы, и я отворачиваюсь, прижимаясь щекой как можно ближе к стене.
Я ненавижу его, я ненавижу его, я ненавижу его.
Я сглатываю.
Боже, я скучаю по нему.
Его рот находит мое ухо.
— Я тоже скучаю по тебе, принцесса. Каждый гребаный день, весь день, и особенно ночью, когда все, о чем я могу думать, это держаться за тебя, прикасаться к тебе… Скользить в твою мягкую киску, смотреть, как она засасывает меня. — Он стонет.
Я прикусываю щеку, мои руки сжимаются в кулаки, чтобы не тянуться до него.
— Как твои стенки сжимаются вокруг меня, пульсируя с каждым взятым дюймом, сотрясаясь с каждым выпущенным дюймом моей плоти. — Его хватка становится собственнической. — Моя малышка.
— Твоя малышка… — Еле выдыхаю я.
Он дрожит.
Это почти убивает меня, но я набираю воздуха в легкие и выплевываю слова, пытающиеся застрять у меня в горле.
— Ждет тебя дома.
Его мышцы прижимаются ко мне, его голова медленно поднимается. Воспаленные глаза врезаются в мои.
— Лучше поторопись, Алек, или твоя жена может…
— Прекрати, — прерывает он, стиснув зубы от гнева, но в его зеленых глазах читается страдание. — Не втягивай ее в…
Горячие, злые слезы застилают глаза, и я отталкиваю его. Он этого не ожидал, поэтому отступает на шаг назад, но этого достаточно, чтобы я оттолкнулась от стены. Я смотрю ему в лицо, не в силах остановить чертовы слезы.
— Я ни во что ее не втягивала. Ты привел ее в наш дом, в нашу жизнь. Ты привязал ее к себе, поэтому тебя не должно удивлять, что, когда она почувствовала, что ты ускользаешь, она последовала за линией и затянула петлю, которую ты добровольно повесил себе на шею. — Я усиленно моргаю, приказывая своим слезам высохнуть. — Я надеюсь, что она задушит тебя этим.
Я убегаю, и на этот раз он мне позволяет. Но, конечно, я не успеваю далеко уйти, как передо мной появляется другой брат Дэниелс. Вздохнув, я продолжаю путь мимо Роуэна и направляюсь в кладовую, чтобы проверить, правильно ли загружена доставка.
— Что, Роуэн?
Он хватает меня за руку, чтобы остановить, его глаза скользят по моему лицу, прежде чем черты его лица становятся жестче.
— Почему ты плачешь?
Я вырываюсь из его хватки и продолжаю двигаться вперед.
— Я не плачу.
— Ну, так и есть. Поговори со мной.
Сыта по горло, я разворачиваюсь:
— Я не хочу разговаривать, ясно? — Мои брови подпрыгивают — Я. Не. Хочу. Я не делала это ни на прошлой неделе, ни прошлой ночью, ни сегодня утром, когда ты спрашивал, и я не сделаю этого сейчас!
Он отодвигается, в его карих глазах легко читается боль, но я не хочу сдаваться прямо сейчас. Я всегда так делаю, и я устала давать больше, чем хочу, только для того, чтобы всем остальным было лучше.
— Послушай, я понимаю, ты волнуешься, но, пожалуйста, просто… не надо.
— Я не перестану беспокоиться о тебе, и, честно говоря, в последнее время я беспокоюсь больше, чем когда умер твой отец.
Я открываю кладовку и захожу внутрь, поднимая планшет, лежащий на коробках тот, который должен был быть помещен обратно на крючок, если работа была бы выполнена правильно.
— Да, ну, я не знаю, почему. Я вернулась на работу, занята, вместо того, чтобы дуться весь день.
— Ты отключена.
Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, он стоит прямо, не отступая от своих слов.
— Ты потеряла свои эмоции из-за этого. Да, ты здесь, и ты делаешь хорошую работу, но огонь исчез из твоих глаз. Ты плывешь по течению, Оукли, и это заставляет меня нервничать. Я не хочу, чтобы однажды ты взорвалась, потому что ты так много хоронила.
— Я не буду делать это прямо сейчас.
— Что делать? — Кричит он. — Разговаривать со своим лучшим другом о том, что с тобой происходит?
— Со мной ничего не происходит! — Кричу я в ответ. — Мой отец умер, парень, с которым я трахалась, женат, и я пропустила несколько недель работы. Дерьмо случается. Я просто пытаюсь идти дальше, а ты мне не даешь!
Я знаю, почему он подошел ко мне; все изменилось, когда он увидел глупую слезу. Он пытается заговорить, но я обрываю его:
— Почему бы тебе не набраться мужества, Роуэн, и не спросить меня о том, о чем ты пришел спросить?
Выражение его лица становится вялым, и он отступает назад.
— Это нечестно.
Когда я ничего не говорю, он качает головой.
— Да, я хотел кое о чем спросить, но увидел, что ты расстроена, и тогда единственное, что имело значение, это выяснить, что с тобой не так. — Он отводит взгляд. — Я просто хочу быть здесь ради тебя, Оукли.
Его глаза находят мои, и снова мои эмоции берут верх над моими приказами. Слезы наполняют мои глаза.
— Почему ты мне не позволяешь?
— У нас с головой не все в порядке, Роуэн, — шепчу я. — Я… Боже, я даже не знаю. Наверное, облажалась. Я не хочу, чтобы кто-то из нас попал в переделку, из которой мы не сможем выбраться после всего этого.
— Я даже не знаю, что это значит, Оукли.
Я облизываю губы и отвожу взгляд.
— Что ты хотел спросить? — Я меняю тему, и Роуэн на мгновение напрягается.
Наконец, он облизывает губы и пожимает плечами.
— Что это было с Джио?
— Он задал вопрос, и я на него ответила.
— О чем он спрашивал?
— Скажи мне, почему ты хочешь это знать.
Он поднимает руки. Его рот открывается, чтобы заговорить, но ничего не выходит.
— Он расспрашивал тебя о наших отношениях? — Я спрашиваю его.
Его брови подпрыгивают.
— Что он тебе сказал?
— Он думает, что мы вместе.
Роуэн сглатывает, кивая, и мои глаза сужаются.
— Ты хочешь, чтобы он думал, так, не так ли?
Он пожимает плечами.
— Это не его дело. Он может думать, что хочет.
— Роуэн! — Я подхожу к нему. — Это может навредить школе. Я почти уверена, что он думает, что к тебе относятся по-особому, и расстроен из-за этого.
Когда он насмехается, я смотрю.
— Что?
— Это не то, что есть на самом деле.
— Откуда, черт возьми, ты знаешь?
— Я просто знаю.
Я смотрю на него, и когда это становится уже слишком, он отводит взгляд.
— Знаешь, Роуэн, для моего лучшего друга, который ожидает, что я буду честна и откровенна в отношении дерьма, творящегося в моей голове, у тебя у самого это хреново получается.
Его глаза встречаются с моими, и впервые за долгое время я понятия не имею, что он пытается сказать, не произнося этого вслух.
— Я хочу понимания, так же как и ты, Роуэн. Но это легче сказать, чем сделать, верно? — Я веду себя как стерва, но и он лицемерит.
— Я пойду, Оукс, — шепчет он, двигаясь, чтобы поцеловать меня в лоб, прежде чем уйти.
Разочарование, которого я не понимаю, настигает меня, и мое зрение становится туманным. Я падаю на пол в кладовке и захлёбываюсь слезами, не зная почему.
