Понтами называть?
– К твоему сведению, “милиция” и “менты” вообще никак не взаимосвязаны, – Кир закатывает глаза, – мент – считай надсмотрщик. Тоже кстати по забугорному. По нашему скорее – вертухай или дубак…
– Погоди, погоди, – я все-таки совершаю титанический подвиг и высовываюсь из-под одеяла, чтобы сцапать с края тумбы прикроватной пухлый блокнот, – а теперь помедленнее, пожалуйста, повторите вашу лекцию по тюремному жаргону, сударь.
– Ой, ну прям лекцию, – Кир сконфуженно морщится, – что я там знаю-то?
Знает, не знает – я уже привыкла, что за улыбкой роскошного разгильдяя этот парень таит в себе кладезь удивительных знаний.
Контакты мастера-антиквара, который занимается ремонтом старинных музыкальных шкатулок? Запросто! Сорок разных разновидностей карманных часов, выпускаемых в царской России одной Питерской часовой фабрикой? После лекции Степа Нахлобучко целых два тома расследовал историю Часового Грабителя, а после – и Часового Убийцы.
И вот. Мини-лекция по тюремному жаргону, в ходе которой я сижу и, высунув кончик языка от усердия, тщательно конспектирую. Когда ты писатель – у тебя не бывает лишних фактов. Только те, что пока что не пригодились.
– Ты такая красивая, когда увлеченная, – хмыкает Кир, когда я, разойдясь, начинаю набрасывать на обрывке блокнотного листа схему Шоушенка на русский манер. С потайными ходами, разумеется, и примерно планируя расписание обхода надсмотрщиков.
– Тю, – отфыркиваюсь, вытягивая губы трубочкой, – сударь, не смешите мои тапки. Шо вы там можете рассмотреть на этом вашем телефоне из моей красоты? Я вас уверяю, вы многое теряете.
– Ага. Многое, – Кир вздыхает и во вздохе этом слышится что-то хищное, – я думал, поеду в командировку, чтобы отоспаться, а выходит, что я по ночам дохну от скуки.
– Поделом тебе, – хихикаю и обнимаю подушку, – а могли бы репетировать медовый месяц.
В кои-то веки, он не отшучивается.
Просто смотрит на меня через дисплей, долго-долго, горячо-горячо, а потом – вздыхает.
– Я постараюсь приехать скорее. Почти все сделал. Не буду затягивать.
– Ну-ну, – скептически улыбаюсь я, – давай-давай. А то еще день ожидания – и я замуж за тебя перехочу.
– Придушу тебя, как только приеду, – обещает Кир грозно и совершает одновременно и предательство, и подвиг – жмет на значок сброса звонка. Мерзавец. Я бы не смогла.
А я еще некоторое время лежу и пытаюсь избавиться от этого совершенно необъяснимого чувства посасывания под ложечкой.
– Я ни в чем не виновата, – говорю один раз, второй, третий, но даже звучание собственного голоса никак не истребляет неприятного ощущения.
Может, это психосоматика какая?
Я однозначно не прорабатывала вопрос принятия собственного стрип-прошлого, а ведь я, без сомнений, этого стыжусь… Может, что-то из тех воспоминаний сцепилось у меня в уме с Ройхом? И вот сейчас лезет на свет?
Сочтя версию верибельной, я слегка успокаиваюсь – в конце концов, хуже нет саму себя подозревать в небезразличии к бывшему, да еще и такому мудаку неуемному.
Выбираюсь из кровати, отстраивая в уме маршрут сегодняшнего дня. Хочется, разумеется, успеть даже больше, чем хочется, но тут уж что толку. Хоть бы до мастерской добраться удалось, хоть бы Вениамин Никанорович смог собрать пострадавшую от моей разрушительной Конфетки шкатулку.
Уж больно жалко и её – и мальчишку, у которого без этой шкатулки мир по швам затрещал.
Черт, у меня кстати тоже был такой артефакт от папы. Вечный мой ноут, многострадальный. Забытый мной в общаге и пущенный, видимо, бывшими однокурсниками в великий студенческий общак.
– Карамелька, – я тяну нараспев, заглядывая в детскую. Прошлой ночью Кара ужасно поздно заснула и слегка температурила после прививки – мне беспокойно сейчас, как-то она переносит инъекцию…
Переносит она её… Бурно!
– Мама! – радостно взвизгивает Каро, правда я уже почти её не слышу. Глазам моим представляется яркая цветастая картина. Фломастерами. Прямо на стене. Ох, блин, а мы ведь только в прошлом месяце переклеили тут обои. И вот! Снова проснулась в крови Кары бешеная вольная художница.
– Мама, пути! – взвизгивает Кара, когда я беру её подмышку и несу вот так прямо в ванную.
– Купаться! – категорично откликаюсь я.
– Тифон, – звонко восклицает Каролинка, явно пытаясь меня отвлечь, но я не даюсь таким вот наивным провокациям.
На звонок меня и вправду очень просто отвлечь. А Каро за телефон может даже бибиканье машин за окном и писк микроволновки принять.
Впрочем в этот раз Карамель не ошибается. Мне все-таки звонят. Только я об этом узнаю полчаса спустя. Когда моя малышка начинает скрипеть под пальцами и пропитывается мягким молочным запахом детского мыла.
Я не люблю перезванивать по незнакомым номерам.
Сказывается привычка из прошлого, когда каждый незнакомый номер оказывался новой попыткой Вовчика меня достать. А не его самого – так его кредиторов.
Другое дело, что от старых привычек пора отвыкать. Вовчик умудрился напрыгать аж на строгий режим, и ближайшие тринадцать лет я могу о нем не думать даже! Хотя лет через десять все-таки стоит начать напрягаться, ибо что-то я не верю, что этого горбатого исправит хоть что-то кроме могилы…
И все-таки номер телефона вроде городской, на спам не похож, можно и перезвонить…
– Травматология, слушаю вас, – довольно усталый для утра голос с той стороны трубки перебивает очередной гудок в моем телефоне. Я уже не особенно и рассчитывала на ответ, отвлеклась, чтобы застегнуть Карамельке сандалетки на лодыжках и в итоге вынуждена сначала осознать, что именно услышала, а потом – с какой собственно целью я беспокою занятого человека.
Травматология?
– Мне звонили с этого номера десять минут назад, – говорю, а сама изо всех сил не запускаю в голове цепочку негативных ассоциаций.
Я разговаривала с Киром сорок минут назад. И он был жив и цел в пределах моей видимости. Так быстро даже в столицах до травматологий не оформляются. Мама? Боже, вот надо было не слушать её и поехать в этот гребаный санаторий вместе с ней. Тогда…
– Да, да, звоню по поводу вашей сестры, Виолетты Ивановой…
– Какой еще… – вопрос о происхождении неведомой сестры глохнет у меня в горле в зародыше.
Есть вещи, которые врезаются в память. Вечера, которые хранятся в памяти как самое ценное сокровище. Когда глупые наивные золотые девочки валяются на диване, рисуют золотым лаком черепа на черных ногтях и пялятся в свеженькую анимешечку.
«Вай… Это по-нашему Виолетта, да?»
«А фамилия у тебя лучше. Лучше и не спорь. Вот не повезло бы тебе – родилась бы Капустиной»
– Что с ней случилось? – я пытаюсь говорить спокойно, но голос быстро взвинчивается в нервную зону.
– Да вот случилось! – укоризненно откликаются с того конца провода. – Что же вы, Катя, сестру на
