— Да, конечно, — откинувшись на спинку водительского сиденья и повернувшись к ней вполоборота, беру ее руки в свои.
Я понимаю, что должен рассказать ей о произошедшем, но не знаю, как это сделать правильно. Выливать на нее случившееся, словно воду из ведра, чревато непоправимыми последствиями. Промолчать — равняется самоубийству. Язык прирастает к небу и напрочь отказывается повиноваться. Будто стережет от вскоре нахлынувшей беды. Внутри постепенно начинается скапливаться страх, который долгие годы ходил по пятам и не желал отпускать. Только в этот раз у него другая цель — ткнуть меня носом в мое же дерьмо.
Десять лет назад, буквально на следующий день после тяжелого разговора по душам, я связался с начальником службы безопасности и дал ему личное поручение. В роддоме действительно тогда родились две девочки с разницей в полтора часа, только у одной из них была асфиксия.
— Ты нервничаешь, Жень.
Молчу, потому что сам это знаю. На моем месте любой бы начал нервничать, если бы заподозрил столь четко продуманную подмену детей. И ведь была тогда зацепка, но она почему-то раз за разом ускользала. Пожилая уборщица жутко ненавидела заведующую отделением и винила ее в смерти внука. Мне лично довелось услышать гору проклятий в адрес умершей женщины. Но что, если эта заведующая зарабатывала подменной детей? И где были мои глаза раньше, когда появился шанс вскрыть чертов ящик Пандоры с минимальными последствиями?
Прикрываю глаза, не зная, что делать дальше. Сказать о произошедшем — подписать себе смертный приговор. Промолчать — оказаться предателем. Остается только одно — связаться с Арестовым-младшим и поговорить начистоту. Раз эта девушка безбоязненно пряталась за его спину, значит, есть вероятность, что именно она стала причиной, по которой тот желает со мной поговорить.
В жизни ведь бывают чудеса, правда?
— Все нормально, — произношу, поднося к губам ее руку и целуя.
— Нормально, как в прошлый раз? — психанув, Вика вырывает руку и смотрит на меня с ненавистью.
— Зашибись.
Грустно усмехнувшись, трясу головой в разные стороны, проклиная тот день в тысячный раз. Наша единственная, но самая глобальная ссора за десять лет брака произошла спустя неделю, как в наших паспортах оказался заветный штамп. Ссора, которая чуть не обернулась крахом для нас, стоила тысячи нервных клеток обоим.
Все началось с того, что Ольга люто возненавидела Вику, когда наконец-то узнала в ней бывшую одноклассницу. И все бы ничего, но Вика поставила ультиматум: либо она, либо секретарша. И никакие доводы на нее не действовали, даже то, что Ольга мать-одиночка и мне совесть не позволяет выгнать ее на улицу. К счастью, мне удалось успокоить Вику и пообещать, что я переведу секретаршу в другой отдел и на другой этаж. Но оказалось, что я слишком рано обрадовался.
Спустя неделю Ольга заявилась на работу со своим пацаном, и тут уже сыграла бабская ревность, которая, как обычно, сдвигает мозг на задний план. Нет бы просто поговорить, задать миллион вопросов, но Вика поступила как истинная женщина — закатила скандал с таким размахом, что его еще долгое время обсуждал весь офис. И все только из-за того, что пацан темненький, а глаза его светленькие.
— Вик, что ты хочешь от меня услышать? — впиваюсь в нее гневным взглядом, крепко стискивая руль, обтянутый кожей.
Меня до сих пор не отпускает картина увиденного, не менее удивленная девушка так и стоит перед глазами и ни в какую не желает исчезать. И я ни хрена не знаю, что с этим видением делать. Правильно, конечно, начать разбираться во всем с самого начала. С того дня, как Вика попала в роддом. Но, опять же… с чего начать?
Одно знаю точно. Мне надо переварить случившееся. И срочно связаться с Арестовым-младшим. На данный момент он единственный человек, который может хоть что-то прояснить в сложившейся ситуации.
— Что у тебя никого нет и, как в прошлый раз, внезапно не объявится внебрачный ребенок.
Злится, только права на это не имеет. Она прекрасно понимает, что в прошлом между нами десять лет пропасти. Но самое худшее, что из этой пропасти могут выбраться любые твари. И это я никак не про детей говорю.
— Липовый, — усмехаясь, даю понять, как она была в прошлый раз неправа.
Отвернувшись к окну, Вика начинает виновато улыбаться. Ей до сих пор стыдно, когда я вспоминаю ту глупую ссору, которая на тот момент была самой настоящей катастрофой в наших отношениях. И если бы ребенок был действительно мой, я бы потерял Вику навсегда. Она не та, кто позволит ребенку жить без отца.
— Плевать.
Обнимаю за плечи, зарываясь носом в мягкие волосы и вдыхая их аромат. Ее руки неуверенно обвивают мою талию, сама она прижимается ко мне вплотную и утыкается носом в шею, щекоча теплым дыханием. Мы сидим в объятиях друг друга несколько минут, просто наслаждаясь теплом и успокаиваясь. И так всегда, когда у кого-то из нас паршиво на душе, есть тот, кто способен одним лишь прикосновением вернуть равновесие.
Кто бы что ни говорил про наши непростые отношения, какие бы сплетни ни мелькали в желтой прессе, я все равно буду любить ее вечно.
И она об этом знает.
Моя ревнивая жена, пожалуй, лучшее, что случилось со мной за сорок лет жизни.
— Вик, а если ребенок все-таки появится? — шепчу на ушко, не выпуская из рук.
Мне просто необходимо знать ответ на этот вопрос, чтобы понять, как в дальнейшем действовать. Если вдруг придется.
— Тарасов, ты забыл, что мы в браке десять лет? А еще у нас двое детей, — отстранившись совсем немного, она стреляет в меня убийственным взглядом и тихо продолжает: — Я найму лучших адвокатов в мире и оставлю тебя в одних трусах.
— Вик, — смешок сам вырывается.
— Еще одно слово — и останешься без трусов, — ставит финальную точку, так и не узнав, что у нас может быть внебрачный ребенок.
Тот, что двадцать лет считается погибшим.
Глава 35
Евгений
— Нашел что-нибудь? — устало интересуюсь у начальника службы безопасности.
Вторая неделя коту под хвост, и никакого результата, еще и Артем постоянно придумывает глупые отмазки, лишь бы избежать встречи со мной. Будто чувствует, что у меня к нему появилось миллион вопросов, и случится чудо, если он в состоянии будет выползти из моего кабинета по окончании допроса. А в том что это будет допрос, и сомневаться нечего.
Выяснилось, что изначально Вика выбирала совершенно другой роддом, но судьба распорядилась иначе. Роды непредсказуемая штука, и лучше в такой момент находиться вблизи родильного дома. По стечению непредвиденных обстоятельств Вика оказалась в другой стороне города, ближайший роддом не вызывал у нее доверия, но выбора не было.
В тот день на свет появились две девочки, но одна из них не успела почувствовать вкус жизни. Очень хочется верить, что это не наша дочь. Да, по документам не придраться, все сделано с ювелирной точностью, но какое-то внутреннее чувство прямо вопит, что я прав.
— Нашел, но не думаю, что это как-то может помочь, — присаживаясь напротив и, сложив на столе руки в замок, продолжает начальник СБ.
— Не юли, — захлопнув крышку ноутбука, впиваюсь взглядом в Саныча.
Сомневаюсь, что бывший офицер спецгруппы, которая по-прежнему является в стране самой засекреченной и занимается выполнением заданий свыше, ничего не нашел.
Персонал, который принимал участие в родах, можно считать, испарился. Кто-то вышел замуж и уехал заграницу, оборвав все контакты не только с друзьями, но и с родственниками. Кто-то давно покоится под землей, об этом говорят три надгробья. В роддоме из старичков никого не осталось.
— Саныч, прости, но я не верю, что ты ничего не нашел, — произношу, запуская руки в волосы и отчаянно вздыхая.
— И правильно делаешь, — усмехнувшись, продолжает доклад, от которого у меня волосы дыбом встают. — Уборщица. Бабушке уже далеко за семьдесят, и поговаривают, что она маленько чокнутая. Но коль нам нужна любая ниточка, чтобы зацепиться хоть за что-то, я решил с ней побеседовать. Оказывается, тридцать лет назад там рожала ее единственная дочь. Девушка умерла во время родов, а вот ребенок остался жить. Правда, бабушке сказали, что не успели спасти никого. В этом же роддоме рожала местная фифа, жена владельца хлебопекарного завода. И что ты думаешь?
