Результатом одной из таких неожиданных идей стала эта их большая квартира.
Изначально, до Великой социалистической революции, этот четырехэтажный дом в самом центре Москвы представлял собой четыре большие квартиры, по одной на каждом этаже, для зажиточных господ. После победы большевиков, желающих проживать с господским комфортом, оказалось больше, чем жилплощадей в стране. И методом простым и незатейливым — забрать и поделить — квартиры дома поделили на четыре отдельные на каждом этаже. Хорошо хоть не коммуналки, обошло это нововведение как-то стороной их домик, видимо, большевики приглядели его «для своих» нуждающихся в добротном жилье.
Павлу Федоровичу за особые заслуги перед страной выделили трехкомнатную квартиру, когда они поженились с бабушкой в сорок седьмом году. Фенечке, влюбившейся в этого мужчину с первого взгляда и на всю жизнь, было о ту пору двадцать годков, ровно на десять лет меньше, чем супругу.
В пятьдесят четвертом году у них случилось чудо, родилась долгожданная доченька. Бронниковы уже и мечтать перестали, что у них ребенок появится, а тут такое счастье! Дед захотел ради этого события сделать нечто особенное. Подарок семье.
Фенечкины родители жили неподалеку, и Павел Федорович решил, что надо жить всем вместе, чтобы бабушка с дедушкой находились рядом с внучкой.
Что он предпринимал и каким чиновникам улыбался, гипнотизируя своей улыбкой, так и осталось загадкой по сей день, но умудрился получить разрешение на обмен и перепланировку двух квартир, по ходу легко и незатейливо уговорив соседей через стенку переехать в квартиру Фенечкиных родителей.
Никто в пятьдесят четвертом году такое проделать не имел права! Да и не пытался! А дед сделал!
Строители демонтировали перегородку, которая тупо по прямой делила пространство на две квартиры — проходя по широкому коридору и по середине кухни в конце его. Так у них получились просторный коридор, большущая кухня, шесть комнат, два туалета и одна ванная. Не расщедрились господа делители на установку второй помывочной в разделенной жилплощади. Бани есть. Общественные. Туда и ходите.
Простые бдительные советские люди, они же соседи по дому, о такой оголтелой барщине принялись писать кляузы в нужные инстанции, уведомляя о том, что тов. Бронников и его семья пользуются подозрительно большой жилплощадью, надо бы разобраться!
Недремлющие госорганы на сигналы отреагировали — разобрались. С соседями. И только вмешательство самого Павла Федоровича спасло слишком бдительных от переезда в село Дрыщево на постоянное место жительства.
Более никто из числа «доброжелателей» о социалистической справедливости в данном конкретном квартирном вопросе не вспоминал, заценив по полной заботу государства о своих ученых.
Павел же Федорович привел в дом отца Инги.
Он познакомился с Валерием Артуровичем Исла на военном заводе, с которым работало их конструкторское бюро. Молодой человек сразу же пришелся Павлу Федоровичу по душе, как родной сын. А в процессе совместной работы Бронников по достоинству оценил и его профессионализм — парень толковый, схватывал суть идеи на лету, не нуждаясь в особом разъяснении, и, главное, увлечен своим делом всерьез.
Но особой причиной их возникшей дружбы и уважения друг к другу стала схожесть жизненных историй. Дедушка о своем детстве почти не рассказывал. Все, что Инга знала из его скупых упоминаний и рассказов Фенечки, — это то, что дед Павел был беспризорником и фильм «Путевка в жизнь» не мог смотреть.
И его потрясла история выживания Валеры. На самом деле история странная, типичная лишь исходной составляющей для детей того времени — войной.
Валерий Артурович родился в сорок пятом году в Латвии, точное число и месяц его рождения остались неизвестными. Что произошло с его родителями, так и не удалось выяснить, хотя дед приложил максимум усилий для розыска. Неизвестно, и все! «Не установлено» — единственный ответ, который они получили. Но дед уверен был, что, скорее всего, данные эти засекречены.
Так же непонятно и загадочно, как и почему в возрасте двух лет мальчик оказался в детском доме в Москве.
Почему в Москве? По негласному распоряжению правительства сирот из прибалтийских республик оставляли в местных детских домах. Но кто-то же мальчика вывез, и, вероятно, официально, иначе его б не приняли в московский детский дом, а отправили бы обратно в Латвию.
В сиротском учреждении настоящее имя мальчика, не то Валдис, не то Лацис, поменяли на созвучное русское Валерий, отчество оставили без изменений, а сложную, непонятную иностранную фамилию сократили до Исла.
Вы можете, хоть приблизительно, представить, что за жизнь была у этого ребенка, которого прямо называли сыном латышских фашистов?
Мальчика били, издевались над ним, отбирали у него еду и одежду патриотические русские сироты, по большей части дети расстрелянных врагов народа.
Как он выжил? В полном детском, да и преподавателей-воспитателей, аутодафе инородцу? Выжил!
Путь ему светил один — в ремесленное училище и далее по разнарядке строителей будущего коммунизма на стройплощадки Родины, в основном в заснеженной Сибири. Но мальчик показал такие способности, что преподаватели ремеслухи, где он учился, по собственной инициативе пошли с «поклоном» по всем инстанциям, чтобы Валере разрешили получить высшее образование и остаться в Москве.
Разрешили. Снисходительно-требовательно, погрозив на всякий случай профилактически пальчиком.
Как учился полный сирота? Между прочим, в главном университете страны? Сон — роскошь, не более трех часов в сутки, остальное — учеба, учеба, учеба и черная работа на износ, чтоб прокормиться.
На третьем курсе мудрый декан Валеры отвел его как-то в сторонку и посоветовал: хочешь достойную работу в дальнейшем и чтобы поутихли вокруг тебя непонимание и настороженность — вступи в партию, сразу отстанут.
Вступил. И место получил, каким-то чудом неприкрытым, — сразу в оборонку на завод. А там быстро вырос от простого инженера до заместителя, а вскоре и до главного инженера.
Комнату ему выделили в коммуналке, зарплату достойную. Правда, пришлось бумаг гору различных подписать, много чего запрещающих, в том числе — всякие знакомства без уведомления соответствующих органов. Но влюбиться Валерию Артуровичу никто запретить не мог, что он и сделал минут через десять после того, как увидел Ангелину, когда дед привел его первый раз к себе домой.
Через месяц справили свадьбу. Валерий Артурович принимал свою жену полностью, без ремарок, — вот такую, красавицу избалованную, немного капризную, эмоциональную с перебором, всегда в накале страстей. Подыгрывал, посмеивался, прощал все ее выкрутасы, любил без упреков и попыток изменить.
