Отец, кстати сказать, был уже десять дней в отпуске и всё это время почти не просыхал, накачиваясь пивом под завязку, а иногда не брезговал дерябнуть и водки. Пил он один, не ища собутыльников и как-то забыв о Светланиной даче: когда он выпивал, ему всё становилось безразлично. Маман, возлагавшая надежды на его помощь в отпуске, жестоко обманулась в ожиданиях и ходила злая, как мегера. Моя покойная мама, когда отец бывал нетрезв, только расстраивалась и плакала, а Светлана скандалила. Похоже, она уже сама была не рада, что вышла замуж за него. Этот его порок открылся для неё как-то неожиданно: до свадьбы отец держал себя в руках, а если ему и случалось выпить, то это было в разумных пределах. Сам отец объяснял своё поведение в отпуске так:
— Устал на этой треклятой работе, надо снять стресс.
Работал он главным энергетиком на небольшом металлообрабатывающем предприятии. Там в последнее время что-то не ладилось, и он действительно порой приходил домой вымотанный. Выйдя в отпуск в первый раз за последние три года, он ушёл в капитальный запой. Дядя Слава тоже был любителем "снять стресс" таким способом — потому, собственно, его семья и развалилась. Сейчас они с отцом выпивали на кухне и обсуждали моё вопиющее поведение, а Светлана от злости и раздражения была готова вот-вот взорваться, как паровой котёл.
— Устроили тут пьянку! Дым коромыслом! Алкаши несчастные!
Из элегантной и изящной леди в голубом платье, какой она была в день бракосочетания, маман превратилась в обычную женщину за пятьдесят, слегка неухоженную, с морщинками и сединой, пробивающейся в неокрашенных корнях волос, в шёлковом халате, тапочках и с отросшей на ногах растительностью.
А в кухне и правда стояла непроглядная завеса сигаретного дыма. Не помогала даже открытая форточка: отец с дядей Славой смолили вдвоём, как паровозы, одну сигарету за другой. Когда я вошла, отец потребовал, матерясь почти через каждое слово:
— Ну и скажи мне, б**дь: это правда? Не, Светкин пацан — не трепло, наговаривать зря не станет... Но я, на х**, хочу от тебя это услышать. Что мы с твоей матерью делали не так? Когда не досмотрели? Где ты... нахваталась, б**дь, всего этого?
— Нигде, — ответила я. — Такой родилась, видимо.
Дядя Слава, неопрятный, худой и длинный, весь какой-то засаленный и потный, поинтересовался со скабрезным прищуром:
— Ну и как вы это между собой делаете? Ну, когда мужик с бабой — всё понятно... Но две девки? Чем? Не, ну, просто интересно, чем тебя нормальный мужской хрен не устраивает?
Всё у меня внутри превратилось в камень. Я не собиралась ничего объяснять этим двум пьяным мужикам.
— У моей подруги мама умерла, — сказала я сухо. — Я пока поживу у неё. Собственно, я только за вещами пришла.
— Подруга у неё! — Отец презрительно хмыкнул, налил себе и брату по рюмке. — Наркоманка какая-то...
Во мне будто что-то лопнуло — какая-то нить, которая ещё удерживала меня в рамках приличий. Никто на свете не имел права так о тебе говорить — за это я была готова порвать кого угодно, даже родного отца.
— Заткнись, ты! — прорычала я. — Не смей так говорить, ты её не знаешь, а слушаешь всяких м**звонов, сопливых маменькиных сынков... которые сами ни хрена не понимают, что говорят!
Глаза отца осатанели от ярости.
— Ты как с отцом разговариваешь, соплячка?! — заорал он, поднимаясь. Пошатнувшись, он ухватился за край стола. — Ты... прошмандовка сопливая! Растили её, дрянь такую, воспитывали, кормили, учили... А она теперь отцу — "заткнись"?! А ну-ка, Слава... щас мы ей ремня всыплем... может, мозги на место встанут!
Дядя Слава с энтузиазмом изъявил желание помочь в экзекуции. Заледенев от ужаса, я отшатнулась к стенке.
— Только попробуйте... троньте, — хрипло пробормотал мой неузнаваемый голос. Я слышала его словно чужой, как бы со стороны.
— А вот и тронем, — сказал отец, вытаскивая из брюк ремень. — Ишь... в извращенки она, видите ли, подалась. Сопля зелёная... мозги куриные!
Вдруг раздался холодный и властный голос, повеявший, как северный ветер:
— Поднимете на неё руку — обоим яйца оторву.
В мгновение ока Александра скрутила отца и стянула ему руки его же ремнём. Дядя Слава полез было на выручку, но получил ногой в пах. Светлана стояла в дверях, испуганно прикрыв пальцами рот.
В течение следующих двадцати минут отец с дядей Славой молча сидели за столом, угрюмые, но притихшие — впечатлённые мерами физического воздействия, а я собирала в большую спортивную сумку вещи.
— Собирай всё по максимуму, Лёнь, — сказала Александра. — Тёплые вещи тоже бери... Мало ли.
Да, она была права: мало ли, может, я сюда больше не вернусь. Когда я выносила системный блок своего компьютера, отец, стоя в дверях кухни, пробурчал мне в спину:
— Ну и вали отсюда... дура. К наркоманке своей. Можешь не возвращаться!
Александра помогала мне выносить вещи. Подхватив компьютерный монитор, она сказала:
— Моя сестра не наркоманка. Она в школе работает. Учит слепых детей музыке. Вы бы попробовали делать то, что она делает... а потом бы ярлыки клеили.
На книжной полке сидел утёнок. Чуть не забыла маленького... Прижав его к груди, я взяла последний пакет с вещами и пошла вниз по лестнице.
Захлопнулась дверца джипа, заработал мотор. Машина плавно покатилась по улице, оставляя позади фонари, а меня накрыла запоздалая реакция. Я всхлипывала и тряслась, а Александра, ведя одной рукой машину, пальцами другой ласково ворошила и поглаживала мне волосы.
— Ну, ну, Лёнь... Всё уже. Всё кончилось.
— Саш... прости... извини, что тебе всё это... пришлось увидеть... и услышать. — Спазмы, сотрясая мне грудь, просто разрывали меня на части. — Весь этот... позор. Сегодня... Натальи Борисовны... не стало, а тут... всё это... безобразие...
— Солнышко, успокойся, — властно и строго, но вместе с тем нежно сказала Александра. — Всё хорошо, ты едешь домой, к Яне. Она ждёт тебя.
Да, я ехала к тебе — чтобы обнять и сказать: "Я пришла, чтобы остаться с тобой. Навсегда". И утёнка я не забыла забрать, это тоже хорошо...