— Я хотела бы отблагодарить своего спасителя, — сказала Сюзи улыбаясь. — Давай поужинаем сегодня вместе.
— Конечно! — Марк кивнул. — Какой ресторан мы выберем?
— Может, это и непатриотично, но я люблю итальянскую кухню.
— Тогда до вечера. Увидимся в итальянском ресторане. В семь?
— Давай в восемь.
Франсуаза направилась к дорожке, ведущей к центральному корпусу, и скоро скрылась за цветущими олеандрами. Проводив ее взглядом, Марк с улыбкой повернулся к девочкам:
— Ну что, археологи? Пошли мыться и зализывать боевые раны? И пить! Много-много воды и один маленький коктейль.
Настя и Лиза походили на встрепанных воробьев. Нахохлившиеся, поглядывающие на Марка то ли с опаской, то ли с любопытством.
— А о чем это вы чирикали на прощание? — голосом сварливой жены поинтересовалась Настя.
— Сюзи пригласила нас на ужин. Сказала, что благодарна нам за помощь. Так что давайте, красавицы. — Он осторожно приобнял девочек за плечи и повлек в сторону бунгало. — Извольте к вечеру быть красивыми.
Оказавшись в светелке на втором этаже, напившись водички, смыв с себя соль и обработав ссадины и ушибы, девочки вытянулись на кроватях.
— Слышь, Настька, ты по-французски совсем никак? — спросила Лиза.
— Je t’aime, — выпалила Настя. — Мон амур и тужур. Я люблю Джо Дассена.
— Я тоже не сильна, но вот «я тебя люблю» — «же тем». А «я вас люблю» — «же ву зем». Да?
— Вроде, а что?
— Когда она приглашала Марка в ресторан, она все время говорила «ту», «тва» и все такое. То есть она говорила «ты». Типа, приглашаю тебя. Сдается мне, в роли спасителя мадам видит твоего квазипапу и ждет к ужину именно его. А может, и не только к ужину…
— Да она вообще практически прижималась к нему, когда из такси вылезла! — Настя села на кровати. — Если хочешь знать, мне эта рыжая не понравилась совершенно… То есть она, конечно, красивая. Я бы ее нарисовала. Не знаю только, в каком костюме… Наверное, что-нибудь в салонном стиле.
— Это как?
— Ну, знаешь, такие фривольные картинки, их одно время модно было вешать в светских салонах. Пасторальные пастухи и пастушки в чистеньких костюмчиках, парочка, обнимающаяся на природе, в таком духе.
— Да, тут я согласна. Если бы нас там не было, мадам не упустила бы случая охмурить Марка. Не пойму только, он же хорошо так чешет по-французски, неужели не понял, что она приглашала его одного?
Настя пожала плечами, потом засмеялась:
— Я, конечно, не могу за него говорить… но, знаешь, Марк маму любит. И скорее всего, ему просто не пришло в голову, что она назначила ему свидание.
Девчонки захихикали.
— Надо будет понаблюдать за нашей любительницей летучих мышей, — подытожила Лиза. — Вот рожа у нее будет, когда вечером она увидит не потенциального любовника, а многодетного отца!
Франсуаза еще раз придирчиво оглядела свое отражение в зеркале и удовлетворенно улыбнулась. Она необыкновенно хороша. Платье-туника, схваченное золотой пряжкой на одном плече, оставляет открытым значительную часть груди и не скрывает достоинства женственной фигуры. Золотистые локоны ниспадают на загорелые плечи. Нежно-бирюзовый цвет платья подчеркивает ее ярко-зеленые глаза. Костюм она дополнила браслетом в греческом стиле на предплечье, золотыми босоножками и сумочкой.
Франсуаза кивнула своему отражению — у этого Марка нет шансов. Она прекрасно видела, какими голодными глазами он на нее смотрел. Впрочем, это немудрено: отправить мужика в расцвете лет на знойный остров пасти двух несовершеннолетних нахалок, — вот уж его женушка расстаралась. И как только такие дуры вообще замуж выходят!
Конечно, если бы этот самый Марк был там, в гроте, один, все получилось бы намного легче и быстрее. Она убила бы его там же. Камнем по голове и в воду. Чего проще: зазевался турист, стукнулся неудачно и утонул. Не он первый, не он последний. Другим будет наука не забираться в такие места, где нет пляжей и спасателей.
Но убить сразу троих не так-то легко… Пришлось бы использовать огнестрельное оружие, а если тела найдут, это потянет за собой полномасштабное расследование, и прекрасно налаженный канал доставки наркотиков из Турции будет засвечен. Не-ет, это ее канал, ее участок, и она получает за него очень и очень хорошие деньги. Случись что — ей же и отвечать придется. Франсуаза вспомнила, чего ей стоило получить это место. Нельзя сказать, что она родилась с мечтой стать наркодилером. Вот уж нет! Как многие девочки, Франсуаза мечтала стать актрисой.
Впрочем, тогда она еще не была Франсуазой. В паспорте ее значилось совершенно иное имя: Наталья Ивановна Романенко. Мама звала девочку Таточкой, подружки — Наткой.
Родилась она в 1977 году в славном и тогда еще советском городе Минске. Папа входил в администрацию крупного оборонного предприятия, мама, окончившая театральный, но не имевшая нужной для выживания в артистических кругах хватки, вела кружок французского в школе. Ставила с детьми сценки и спектакли, дома разговаривала с маленькой Татой исключительно на языке Мольера и Мопассана. Вполне благополучная по меркам советского времени семья. Папа приносил к праздникам продовольственные заказы, мама, поддерживая имидж прекрасной француженки, шила себе платья по выкройкам журнала «Бурда», Наташа занималась спортом и танцами. Она мечтала о сцене чуть ли не с детского садика и готовила себя именно к этой стезе. Актриса должна уметь танцевать (вдруг придется играть Наташу Ростову или Анну Каренину), а также ездить на лошади и стрелять (роль Виолетты или белорусской партизанки).
С наступлением смутных и перестроечных времен благополучие семьи кануло в Лету. На зарплату папы было практически ничего не купить, французский язык как-то тоже отошел на второй план. Начало девяностых выдалось страшным и тоскливым. Для Наташи это безвременье оказалось хуже всеобщего страха после Чернобыльской аварии. Там хоть опасались довольно конкретных вещей — радиации, зараженных продуктов, болезней. А в девяностые люди боялись жизни. Самой жизни, потому что завтра могло принести все, что угодно, — от дефолта до выпущенного по амнистии соседа, который курил на лестничной клетке вонючие папиросы и жадно ощупывал девичью фигурку сальным и тяжелым взглядом.
Мама и папа настаивали на том, чтобы Ната забыла о театральном и пошла в какой-нибудь нормальный институт.
— Нужна профессия, которая прокормит в любые времена, — твердили они. — Вон, смотри, папа Ашота — был зав овощной базой, а теперь у него сеть своих магазинов. Или мама Дениса! Она стоматолог, а зубы у людей будут болеть всегда, при любом режиме. Впрочем, не только зубы. И еще кто-то должен будет по-любому учить всех недорослей…
