– Здравствуй, любимая, – сказал Максим. – Пожалуйста, не клади трубку.
Евгения не ответила. Но трубку не бросила.
– Я ужасно скучаю по тебе. Просто места себе не нахожу. Мы с Ириной решили расстаться. Полюбовно.
Прерывистый вздох, похожий на всхлип. Или ему послышалось сквозь расстояние?
– Скажи что-нибудь, – попросил Максим.
– У меня открытие выставки в субботу, – дрожащим голосом проговорила Евгения. – Ты не успеешь…
– Успею! Я обязательно буду! – радостно пообещал он. – Я так скучаю по тебе, Женька…
– До свидания, – быстро сказала Евгения, и связь прервалась…
Максим ещё некоторое время бережно вертел трубку в руках, точно она хранила тепло дыхания женщины на том конце провода.
В отсутствие Максима в Москву пришла весна. Лютые морозы уступили место лёгкой влажной прохладце. По-весеннему припекало солнце, орали, как оглашенные, перезимовавшие воробьи, ободранные коты вылезли из подвалов и колодцев, ласково жмурились, подставляя тёплым лучам полосатые бока. Даже шины иначе шаркали об прогретый мокрый асфальт, весело чиркали металлическими шипами, оставляя неровный, как застёжка-молния, след. Только водителя Вадима наступление весны не порадовало: на капот его личной «десятки» упала сосулька, протаранив нежную российскую жестянку, о чём шофёр расстроенно поведал боссу. Максим пребывал в отличном весеннем настрое и хотел, чтобы было радостно всем вокруг. Потому он отсчитал Вадиму сумму, с лихвой окупавшую ремонт. Смущённый Вадим долго отнекивался, Максиму пришлось на него прикрикнуть «бери, пока дают!» и засунуть деньги водителю в карман, после чего тот принялся подпевать Шакире, так безбожно фальшивя, что Максим был готов заплатить ещё столько же, лишь бы Вадим замолчал.
Ленинградка, как всегда, представляла гигантскую пробку. Пробка была хронической, всеобъемлющей – и грозилась перерасти в стихийное бедствие. Максим обеспокоено поглядывал на часы, жалея, что не обзавёлся мигалкой и сиреной. В какой-то момент ему всё надоело, он попросил Вадима тормознуть около сине-белой машины ГИБДД, объяснил скучающим стражам дорожного порядка, что очень торопится, подкрепив свои слова несколькими еврокупюрами. Через пару секунд гаишный эскорт понёсся по резервной полосе, мигая и завывая, а позади спешил к новой жизни БМВ Максима.
– Лихо! – восторгался Вадим. – Мне нравится так ездить.
– Ищи работу в ГИБДД, – пошутил Максим.
– Э, нет, – испугался Вадим. – Я лучше в пробочках постою.
Максим попросил остановиться неподалёку от галереи. Отпустил Вадима и эскорт, пошёл пешком. Подтаявший снег похрустывал под подошвами, словно корочка гигантского пирога, весело капало с крыш. С колотящимся сердцем Максим толкнул стеклянную дверь, ещё в гардеробе почувствовал горьковатый запах свежей сирени, смешанный с терпким розовым ароматом. Из зала доносились разговоры, смех, звон бокалов около фуршетных столиков. Никем не замеченный Максим подошёл ближе и с порога увидел Евгению. В летящем лиловом платье она улыбалась гостям, позировала для гламурной прессы, принимала поздравления и комплименты. Какой-то франт поцеловал ей ручку, явно пытаясь завязать знакомство, Евгения с улыбкой отрицательно качнула головой. Какая-то дама в костюме и очках протянула Евгении визитку и принялась живо что-то втолковывать. Вместе они пошли вдоль стен, о чём-то беседуя.
– Вот ты где, негодник! – подхватила его под локоть подкравшаяся Генриетта. Она смотрелась неподражаемо в кокетливой шляпке с вуалеткой и крашеном боа а ля мексиканский тушкан, небрежно накинутом на оголённые плечи. Её спутником был субтильный небритый молодой человек с волосами до плеч в оранжевом пиджаке и рваных джинсах. – Мой Пьер, – представила Генриетта, – безумно талантливый художник.
– Я знала, что ты выберешься, – сказала Генриетта Максиму. – А твоя девочка нарасхват. Знаешь, кто эта дама? Корреспондент одного очень модного журнала. Пишет про молодых и успешных женщин. Хочет поместить интервью с твоей красавицей в разделе светской хроники. Не боишься, что она станет звездой?
– Не пугай меня, Генриетта. Я и так напуган, – улыбнулся Максим.
Генриетта рассмеялась своим гортанным хрипловатым смехом.
– А ты в молодости был красавчик, – сказала она. – Жаль, что я не знала тебя двадцать лет назад. Впрочем, я тогда была совсем ребёнком.
– Ты и сейчас дитя, – подыграл ей Максим.
– Шалун, – хохотнула Генриетта и хлопнула Максима по ягодицам и причмокнула губами, ярко обведёнными кроваво-красной помадой.
Тотчас рядом нарисовался безумно талантливый художник Пьер, стрельнул в Максима уничижительным взглядом оскорблённого дарования.
– Не ревнуй, Отелло, – сказала художнику Генриетта, – Макс безнадёжно стар для меня.
– Абсолютно точно, – подтвердил Максим. – Спасибо тебе за всё, дорогая. – Он поцеловал Генриетту в надушенное запястье.
– Не за что, мой друг, – пробасила та в ответ. – А теперь ступай, пока не закончилось шампанское.
Дама в очках, наконец, оставила Евгению и та, остановившись посреди зала, обвела происходящее каким-то рассеянным бродящим взглядом, словно силилась отыскать кого-то в разряженной пёстрой толпе. На мгновенье Максиму, действительно, стало страшно. Что если снова получит отказ? Она была так хороша в этом лиловом платье на фоне выставки фотографий, сделанных её рукой, – гордая, успешная, независимая – дикая кошка, которую никому так и не удалось приручить, да и нужно ли? На свете достаточно сытых домашних мурочек, не видящих дальше собственной подушки и миски. Если хочет, пусть гуляет сама по себе, лишь бы в одном с ним, Максимом, направлении…
Максим сунул руку в карман, нащупал перстень с большим камнем цвета её глаз, сделал шаг навстречу, другой, третий. Евгения заметила его, застыла, правая рука безотчётно скользнула по волосам, словно проверяла их порядок, щёки окрасились ярким румянцем, глаза распахнулись и заблестели. Она тоже сделала шаг, другой, третий. Они встретились в центре зала под снимками заката на море.
– Прекрасный вернисаж, – вымолвил он хриплым от волнения голосом. – Ты молодец.
– Спасибо, – ответила Евгения так же взволнованно. – Я рада, что ты приехал.
– Пожалуйста, дай руку, – попросил Максим.
Он поцеловал её тонкие вздрагивающие пальцы, надел на безымянный кольцо.
– Я люблю тебя. Евгения. Ты единственная женщина в моей жизни. Я не стану тебя торопить. Я готов ждать сколько угодно. И, может быть, когда-нибудь ты захочешь выйти за меня… Прошу, дай мне шанс, Евгения…
Евгения закусила нижнюю губу, часто заморгала, огромные потемневшие блестящие глаза наполнились влагой, и вдруг лицо её просияло, озарилось изнутри мягким светом. Она порывисто обняла его и горячо прошептала на ухо:
