поплачем, потом отпразднуем.
Кирилл
Я помню, как завести свою тачку, я помню, как завязать галстук…, я все это помню. Но я не помню родных, близких, их имена. Словно лет двадцать вычеркнули из моей жизни.
Сначала думал, что все вернется на свои места, когда увижу мать, затем буду рассматривать семейные фотографии, но нет. Ни единого намека, лишь только маленькая статуэтка и голос, который сейчас я считаю своим бредом, причем блондинка тоже так считает.
Мне сложно называть ее по имени. И с каждым разом делать все сложнее, и сложнее. Она звонит с утра, весело щебечет, что отправится в солярий, сможет приехать только к вечеру, а я ей равнодушно отвечаю: «не приезжай».
Скорей всего именно после этих моих слов, она примчалась, как потерпевшая, совершенно забыв о своих важных делах.
- Что случилось милый? - спрашивает с интересом, заглядывая в глаза.
Человек не понимает, это все равно, что объясняться с фарфоровой вазой, которая стоит у матери в гостиной.
- Я же сказал не приезжать.
- Кир! Как ты можешь…, - выбегает из гостиной вся в слезах. Эти ее постоянные истерики, слезы, (потому что не по ее, потому что не так как ей нужно) не трогают совсем.
А я продолжаю ворошить свою память, хочу вспомнить все. До последней мельчайшей детали. Постоянно об этом думаю. Перебираю имена в случайном порядке: «Саша, Маша, Даша, Паша….», - ничего не получается. Глупая затея, а ведь доктор говорит, что у меня не самая последняя стадия амнезии.
Моя мать постоянно ходит с вознесенной вверх годовой, будто ей все должны штуку баксов. Иногда это немного напрягает.
Сегодня она впервые появилась на кухне. По слухам она никогда не заходит туда, где суетится персонал, работают слуги. Да, это ее появление все равно, что боги спустились на землю с Олимпа. Я же наоборот не могу есть за длинным, хорошо сервированным столом и слушать ее нотации. К примеру, после моей аварии она усилила охрану, приказала наставить камер там, где это совершенно не нужно.
- Излишняя безопасность не помешает. И дорогой сын, ты должен быть немного повежливее с Альбиночкой.
- Я ничего ей не должен, - мой резкий тон явно не нравится матери. Она смотрит на меня, а я смотрю на нее, на ее гладком, ухоженном лице нахожу пару черт, принадлежащих мне тоже, обращаю внимание на ее шикарное грифельного цвета платье эксклюзивного кроя и думаю, что может она хотела, чтобы у нее родилась дочь? Постоянно так за нее заступается, носится с этой Альбиночкой, как с дитем малым.
- Ты изменился дорогой сын, сам на себя не похож, - продолжает она. - Не ужинаешь со мной, не посещаешь светские мероприятия.
Пропускаю ее реплику мимо ушей.
- Поеду сегодня до Джексона, кажется он мой друг.
- Джексон всегда мне не нравился, - ее тон холодеет.
Беру со стола ключи от авто, встаю с барного стула и спешно покидаю место, где всегда пахнет чем-то вкусным.
Она кричит мне вслед что-то типа: «Вернись немедленно!», но я слишком быстро пересекаю столовую, лавируя между длинным столом и рядом стоящей тумбой-баром. Я же должен все вспомнить! Почему этого не хочет Альбина? Почему этого не хочет моя собственная мать.
* * *
Это оказалась просторная холостяцкая квартира. Нет, даже не просторная, точнее пустая. Все что я мог увидеть в комнате с большими окнами, светлыми стенами и высокими потолками, так это диван, стол, пара черно-белых фоток на стенах и небольшой коврик, похожий чем-то на шкуру убитого медведя.
Джексон встретил меня с заспанным лицом, в трусах-боксерах и такой же помятой, как его лицо белой майке. Но когда он наконец-то продрал глаза, я заметил что они у него слегка узковатые. Странное чувство видеть лучшего друга впервые в жизни.
- Пива хочешь? - спросил он прямо с порога. Мы проходим на кухню, где в раковине гора грязной посуды, на столе остатки китайской еды.
Джексон подходит к холодильнику, достает жестяную банку, одним движением руки открывает и быстро опустошает ее.
- О! Хорошо пошла! – сжимает в руке банку и выкидывает в набитое до отказа ведро с мусором.
Обращаю внимание, что на левой руке у него татуировка. Лицо девушки с длинными волосами. Он улавливает мой взгляд и быстро произносит:
- Ты себе такую же хотел сделать.
- Теперь не хочу.
Он идет за второй банкой. Отодвигаю в сторону белые пластиковые контейнеры, в которых когда-то была еда и, расстегнув верхнюю пуговицу пиджака сажусь за стол.
- А ты чего в такую рань?
- Скоро обед, так что не рано.
Он заливисто рассмеялся.
- Ну ты брат даешь. Видать хорошо тебе досталось, кстати я очень удивился, когда мне сказали, что ты в аварию попал, - он берет еще одну банку из холодильника и садится напротив меня.
- Это почему? Теперь я могу рассмотреть более детально. Широкие брови, высокие скулы, белоснежная улыбка и русые волосы, которые продолжают торчать в разные стороны.
- Потому что ты не попадаешь в аварии. Ты круто гоняешь. Дизель со своим форсажем нервно курит в сторонке.
Он явно преувеличивает.
- Тебе однажды девчонка под колеса бросилась. Это была самая страшная авария в твоей жизни, а тут на ровном месте, вот я удивился. Кстати сегодня заезд был, - делает еще один глоток и зачем-то поднимает банку вверх. - А тебя не было.
- Ту девушку, которую я чуть не сбил, где она?
- А ты реально ничего не помнишь? Да погибла она кажется. Ты тогда себе места не находил. Это давно было. Лет семь назад. Мы с тобой тогда по кольцевой гоняли. Хорошее было время дружище!
- А Альбина?
- А что Альбина? – его слегка оттопыренные уши покраснели, выражение лица изменилось и сам он напрягся, словно не хотел слышать ее имени.
- Я конечно твой друг, но с бабами ты сам как то всегда разбирался.
- Не помню ничего.
- Ну тогда слушай… Сначала ты хотел купить байк, в лет двенадцать. Твой отец тебя отговорил, кстати хороший был мужик…
Джексон рассказывал. О ночных клубах, девушках, машинах. Он говорил много, но в его словах не было сути, лишь события интересные ему самому.
- А ты не знаешь откуда это? - показываю ему статуэтку с изображением театральных масок.
Он взял ее в руки, покрутил
