не ответил. Решив, что не слышит, поспешила домой. Но автобуса пришлось ждать долго. Я уже успела продрогнуть и почувствовать, как заледенели руки и ноги, когда подъехал автобус. Но далеко мы не уехали. Он заглох. Пришлось пересаживаться на другой, который полз катастрофически медленно.
Домой я уже поднималась злая и уставшая. Открыла дверь и тут же услышала громкий рёв. Витя в гости пришёл с моей племяшкой? Сбросила верхнюю одежду и пошла на кухню, где было очень шумно. Застыла, глядя на незнакомую мне малышку, сидящую на руках у моей мамы и которую она пыталась успокоить.
— Тише, малышка. Тише. Будешь печенье? — ворковала она, поглаживая ребёнка по волосам.
— Нет! Мама! Де мама? — жалобно всхлипывала девочка.
— Мама ушла. Мама скоро придёт, — ворковала моя мама.
Я тихо вошла и присела на корточки перед мамой. Родительница моя вдруг побледнела и уставилась на меня как-то испуганно. Но я в тот момент не предала этому значения.
— Привет, принцесса, — улыбнулась девочке, широко и дружелюбно улыбаясь. — Меня Лиля зовут. А тебя как?
— Офа, — карие глазки с интересом впились в моё лицо.
— Софа? — уточнила я, и девочка кивнула. — А чего ты плачешь? Кто тебя обидел?
— Мама ушла, — девочка с колен моей мамы сползла. — Я хочу к маме.
— Твоя мама скоро придёт, я уверена. А сейчас давай попьём чай с печеньем. Хочешь? — девочка головой замотала отрицательно и упрямо повторила:
— Я хочу к маме. Где моя мамочка?
— Софа, — мягко улыбнулась, беря маленькую ладошку в руку, — у мамочки дела появились. Она скоро придёт. А мы с тобой печенье покушаем. Ты разве не знаешь, что оно волшебное? Его сами феи делали! Видишь? — взяла печенье в руки. — Оно белой пыльцой посыпано. Это пыльца с крылышек фей. Она волшебная, — шепнула на крохотное ушко. — И кто его съесть, тот сразу сильнее станет.
— Правда? — любопытные глазки загорелись, а маленькие пальчики осторожно забрали печенье.
— Да, — я серьёзно кивнула. — Будем чай пить?
Дождавшись кивка, подхватила девочку подмышки и усадила на стул. И только когда выпрямилась, увидела, что мама, Ромка и Андрей смотрят на меня напряжённо.
— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась я шёпотом.
Мама отрицательно замотала головой. Слишком активно. Я нахмурилась, не понимая, в чём соль. Взяла тарелку пластмассовую, положила в неё печенье и поставила перед ребёнком.
— Чей ребёнок? — улыбаясь девочке, тихо спросила я.
— Герасима, — ответ Ромки оглушил.
— Что? — пересохшими губами спросила я, чувствуя, как всё плывёт перед глазами, а в ушах дико шумит.
— Рома! — зло одёрнула мама и вскочила со своего места, руки к груди прижимая. На её лице такое сочувствие, боль, смятение, что мне не по себе становится. Но я взгляд на Рому перевожу.
Злого и взъерошенного. Глаза его блестят от ярости, которая прослеживается в позе и повороте головы.
— Это дочь Герасима, — выплюнул Рома, не обращая внимания на шиканье со стороны мамы и руку Андрюши, сжавшую его плечо.
— Как? — я мотаю головой, пытаясь от шума в ней избавиться. Перевожу беспомощный взгляд на малышку, которая печенье грызёт и не видит, что происходит вокруг. Не понимает ещё.
— Цветочек, послушай… — мама руку ко мне протянула. Но я подскочила и шарахнулась к двери, продолжая в неверии качать головой. Этого не может быть. Герасим сказал, что детей у него быть не может. Девочке где-то два года. Он даже словом о ней не обмолвился.
— Лжец, — прошептала, смотря в испуганные и виноватые карие глаза. — Как же ненавижу тебя…
Слёз нет. Все силы уходят на то, чтобы душевная боль меня сейчас на части не разорвала.
— Маленькая, послушай… — шагнул ко мне, руку протянув, но я отшатнулась и брезгливо нос сморщила, выражая своё нежелание чувствовать его прикосновения.
— Не прикасайся.
— Лиля, — вновь предпринял попытку приблизиться, но я резво отскочила за Ромку.
— Хватит. Тебя твоя, — голос сорвался, но я упрямо продолжила, — дочь ждёт на кухне. По маме скучает. Быть может, ей ты то же плёл, что и мне? Детей иметь не можешь? — истеричный смешок вырвался из груди.
— Лиля, — это уже папа голос подал. Родитель смотрел строго и осуждающе.
— Мужская солидарность, папочка? — горько улыбнулась я.
— Послушай меня, Лиля, — гаркнул папа громко, заставив меня вздрогнуть, а малышку на кухне разреветься.
Я только зубы сжала, головой мотнула, и стала обуваться, не слыша больше ничего. Баюкая свою боль. Пытаясь зализать раны на сердце. Схватила куртку и рюкзак и выскочила в подъезд. На лестнице чуть не завалилась, носом проехавшись по ступенькам. С огромным трудом успела за перила схватиться. Чтобы с судорожными рыданиями опуститься на бетонные ступени. Рыдала беззвучно, сжавшись так, чтобы колени на грудную клетку давили. Чтобы боль хоть на сотую долю уменьшали. Кто-то подхватил меня и пересадил с холодных ступеней к себе на колени. Сил на то, чтобы сопротивляться не осталось.
— Малыш, — нос Герасима прижался к виску. — Девочка моя, послушай, прошу. Дай мне пять минут, чтобы объяснить.
Я затихла, пустым взглядом смотря на обшарпанную подъездную стену.
— Я не знал про ребёнка. Клянусь тебе, Лиля. До сегодняшнего дня не знал.
— Чей это ребёнок? — из горла вырвался хрип.
— Даши.
— Ты с ней спал, — горько прошептала. — Она носила под сердцем частичку тебя. Девять месяцев. А потом родила твою копию.
— Маленькая, — хрипло, с болью в голосе. — Я не знал. Я тогда уже детей иметь не мог. Был уверен в этом.
— Ты обязан жениться на ней. Ребёнок не должен жить без отца. Девочка чудесная, правда, — перевела на него воспалённые и красные глаза. — На тебя похожа.
— Даша в хосписе, Лиля. Ей осталось немного.
— Что? — будто ледяной водой окатил. Заставил почувствовать себя дурой. Непроходимой. — Она тоже…
— Да.
Герасим
— Гер, — голос Даши застал меня врасплох.
С ней я не виделся уже больше двух лет. С отдыха. Обернулся и уставился на белую и худощавую молодую женщину. Сразу увидел, что ей осталось немного. Смерть шла за ней попятам.
— Привет, — Даша
