яркую улыбку, кокетливо сжимая его мышцы.
— Тогда сегодня вечером.
Да, вот это правильно! Хотя мне бы хотелось немного больше энтузиазма.
— Эм, хорошо. — Ерзаю на месте, придавленная внезапным приступом нервозности. Я не соблазнительница, и хотя это всего лишь поцелуй, я не та, кто их инициирует. — Ты можешь проводить меня до двери, и я могу сделать это там.
Смех Джексона громкий и неистовый, по-настоящему веселый.
— Все, что угодно, дорогая.
Он не называл меня дорогой с тех пор, как мы впервые встретились, и я вспоминаю, как сильно ненавидела это поначалу, потому что не знала его, а он не знал меня, и я просто предположила, что он был игроком, который называл женщин дорогими, чтобы ему не пришлось запоминать их имена.
Дорогая.
Мне нравится это.
***
Джексон
— Тебе необязательно это делать, — смягчаюсь я, чувствуя себя полной задницей, из-за того что вообще сделал ставку. Женщина сама должна выбирать, с кем ей целоваться, а я придурок, что загнал Чарли в угол, открыв свой большой рот. — Я не собираюсь заставлять тебя это делать.
Я наблюдаю за ее покачивающейся задницей, когда девушка идет по дорожке, направляясь прямиком ко входной двери.
— Нет. Сделка есть сделка.
— Справедливости ради, это была не столько сделка, сколько то, что я был самоуверенным засранцем.
Она выпячивает грудь.
— Я женщина слова.
— Хочешь сказать, что хочешь поцеловать меня?
Святое дерьмо, она хочет поцеловать меня.
Кого я обманываю? Все девушки хотят поцеловать меня — в этом нет ничего нового. Я гребаный жеребец, направляющийся в проклятую НФЛ — очевидно, что на меня набрасываются со всех сторон.
Но Чарли, желающая поцеловать меня — это совсем другое дело.
Чарли это Чарли, и в ней нет ничего легкомысленного.
Так что это? Это чертовски здорово — даже фантастически.
Как маленькая победа, эйфория, которую я не испытывал уже много лет, в том числе когда нахожусь на игровом поле, играя в чертов футбол на стадионе, полном орущих болельщиков.
Это…
Намного лучше.
— Я не говорю, что хочу поцеловать тебя. Я говорю, что собираюсь это сделать.
«То же самое, кексик».
— А я говорю, что тебе не нужно этого делать.
— Почему мы спорим об этом? Разве ты этого не хочешь? — Ее плечи поникли в поражении.
Дерьмо.
— Я этого не говорил — я же парень, а мы идиоты. Почему ты думаешь, я говорю глупости?
— Говорю, — эхом отзывается она, поворачиваясь ко мне лицом, как только мы подходим к ее двери. Ее руки поднимаются, чтобы коснуться воротника моей рубашки, на ее губах играет улыбка. — Говорю глупости…
— Ты смеешься надо мной? — Это не первый раз, когда она издевается над моим акцентом, но на этот раз она делает это прямо мне в лицо, наши лица, рты и руки всего в нескольких дюймах друг от друга.
Тепло ее тела согревает кожу на моей шее, ее руки все еще задерживаются там. Пальцы почесывают место, которое я старательно побрил не так давно, чтобы выглядеть немного презентабельно.
Когда я собирался, у меня было искушение позвонить маме за советом. Ведь никогда раньше не был на свидании и подумал, что она, возможно, сможет, я не знаю, сказать мне, что надеть. Или что-то, чего я не знаю. Но потом передумал, зная, что мама расскажет папе, а когда он узнает, то, вероятно, взбесится.
«Девушки равносильны отвлечению внимания».
Как ни странно, на этот раз мне плевать, что подумает мой папа.
Мне двадцать два года, пришло время перестать жить в страхе перед человеком, который в конечном счете не имеет никакого контроля над моим будущим.
Я и мой агент Брок — только мы решаем, что я буду делать и куда пойду, когда меня призовут.
И я это сделаю.
По прогнозам, я выйду в начале второго раунда.
Будем надеется, что я попаду к «Далласким Ковбоям», но теперь я уже не уверен, что хочу быть так близко к дому и моим назойливым родителям. То, что я профессионал, ни хрена не охладит моего папу — это сделает его еще хуже.
Он — мужская версия Крис Дженнер.
Качаю головой.
«Перестань думать о своих родителях, придурок. Руки Чарли находятся рядом с твоим лицом. Сосредоточься на этом».
Сосредоточься на ней.
Я стою неподвижно, как столб, прижимаясь всем телом к стене ее дома, позволяя ей решать, как долго она будет прикасаться ко мне.
Наблюдаю, как ее взгляд опускается вниз, скользя по моим грудным мышцам. Они крепкие и мускулистые после сотен часов, проведенных в тренажерном зале на жиме лежа. Упражняясь на поле. Наматывая километры на дорожке.
Чарли, кажется, раздумывает о чем-то, я не уверен, о чем, но она осторожна, нежные руки теперь парят над моей рубашкой, все еще у выреза.
Я смотрю на опущенную макушку ее головы — она, может, и высокая, но я все еще возвышаюсь над ней — и пробор в ее шелковистых волосах цвета кукурузы очаровывает меня. Я хочу прикоснуться к ним. Никогда, ни разу раньше я не пробегал пальцами по волосам девушки, и умираю от желания сделать это прямо сейчас.
Дерьмо.
Я хочу, чтобы она прикоснулась ко мне.
«Всего на минутку, Чарли. Всего на несколько секунд».
На ее крошечном крыльце горит свет, но он у нее за головой. Девушка окутана тьмой, в то время как мое лицо находится в центре внимания, яркий свет ослепляет меня.
Я съеживаюсь, наклоняя голову.
— Не нравится, да?
— Нет.
— Теперь ты знаешь, что я чувствовала. — Маленькая засранка смеется, ее ладонь скользит по щетине на моем лице. Я побрился сегодня днем, но прошло несколько часов, и она выросла. — Ладно, прощаю тебя.
Ее голос — шепот, большие пальцы поглаживают мои скулы, почти доводя меня до инсульта.
Дерьмо. У меня встает.
— О, да? — нервно вскрикиваю я.
— Да. — В отличие от моих, ладони Чарли гладкие — без мозолей — и блуждают по загару, портящему кожу под моим глазом. — У тебя светлая кожа.
— Я не пользуюсь солнцезащитным кремом, — глупо говорю я, жалея, что не закрыл свой рот.
— Не могу представить, что ты наносишь солнцезащитный крем — лишние хлопоты, да? — Она что-то мурлычит себе под нос, и я задаюсь вопросом, когда, черт возьми, она избавит меня от страданий и уже поцелует.
Терпение никогда не было моей самой сильной добродетелью.
Чарли снова мурлычит, изучая мое лицо пальцами, кончики которых спускаются от надбровной дуги вниз по переносице. К кончику носа. По вмятине над моей верхней губой.
— Ты такой… — Она слегка качает головой,